![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
popadosДамаск. Ещё светло.
Ливано-сирийская граница пройдена час назад. Последние лиры потрачены в приграничной кулинарии, и теперь мой рюкзак приятно отяжелили всяческие вкусные печёности. Я шёл по улице Шукри аль-Куватли, жмурился от оконных бликов и собирал солнечные зайчики. Умиротворённость пятничного выходного вечера, полная расслабуха. А, вот ещё одно красивое здание… Чертыхнувшись посреди улицы, я беззаботно вытащил видеокамеру и начал снимать. Странно, какие-то люди закричали, замахали руками и ринулись в мою сторону. Ни стыда, ни совести, портят такой отличный ракурс! Буквально через полминуты я уже был окружён возбуждёнными полицейскими. Они, толкаясь и перебивая друг друга, вопили что-то на арабском и пытались отобрать шпионский вещдок. Наверное, со стороны это выглядело очень забавно, словно стая воробьёв нападает на голубя, стараясь отщипнуть вожделенный хлебный мякиш. Взятый с поличным шпион тем не менее проявил неслыханную дерзость, отгоняя назойливых экспроприаторов ударами по рукам и односложно оглашая окрестности могучим и непонятным для арабского уха воплем »Paaashol naaahuy!»
Озадаченные стражи порядка вызвали подкрепление. Среди вновь понабежавших оказался один грамотный и объяснил, что я снимал здание Главдамаскполицупра, что это тяжкое преступление и что теперь они возьмут камеру на какую-то экспертизу. Пришлось послать умника по тому же адресу, но уже на английском, и стереть кадры с криминалом. Это их явно не удовлетворило, и торжественная процессия из десятка вооружённых храбрецов повела задержанного в казематы, вызвав паралич на оживлённом проспекте. В околотке к ним присоединилось ещё человек двадцать. Я уже ощущал себя как на восточном базаре в разгар торгового дня, или скорее на невольничьем рынке. Тем не менее, попытки отобрать драгоценную технику пресекались так же решительно. Народное вече решило отвести супостата к »самому главному», чтобы уже наверняка обеспечить ему страшную участь за непослушание. Я тихо ловил кайф, боясь всё испортить: когда ещё придётся побродить по режимному объекту и поболтать за жизнь с сирийским ментовским начальством?! Богато украшенное снаружи здание оказалось внутри столь же унылым, как и его собрат с Петровки,38. Перед заветным кабинетом с тяжёлыми дверьми мои конвоиры-джигиты как-то сразу превратились в испуганных зайцев. Они переминались с ноги на ногу, явно не решаясь тревожить большого начальника своей маленькой победой. Пришлось затолкать их в кабинет чуть ли не силком. Сбиваясь и краснея, они поведали о моих страшных преступлениях своему боссу, как раз завершавшему трапезу вопреки повсеместному Рамадану. Высокое положение этого упитанного мужчины подчёркивали засаленные трико и майка в антураже генеральского кабинета. К тому же он неплохо знал английский.
- Салам алейкум, дяденька начальник!
- Валейкум ас салам, мил человек. Ты кто?
- Турыст !
- А управление зачем снимал?
- Так здание же красивое!
- Красивое?? Хмм…не замечал… Откуда пожаловал?
- Рассейские мы!
- Это хорошо. Друг?
- А то!
- Отпустите его, олухи…
Далее последовала тирада на арабском, заставившая неудавшихся Карацюп побледнеть, покраснеть, посинеть и проводить лучшего друга сирийского народа со всеми мыслимыми почестями. На прощание я не удержался и нахлобучил одному из них картуз на уши. Где-то неподалёку в чайхане возле мечети Омеядов меня уже ждал Кериман. Так получилось, что в Дамаск мы прибыли одновременно, хотя и с разной целью: они с Эмилем улетали на Родину, а я готовился ко второй части ближневосточного балета — поездке через главные сирийские достопримечательности к иракской границе.
Они остановились в том же отеле, что и первым нашим дамасским днём. Волшебный эмильевский рюкзак с деликатесами был уже максимально облегчён и напоминал подспущенный дирижабль; Кериман, просветлённый суточным пребыванием в горном монастыре, вещал о суетности бытия и грозился принять схиму.
…Как только жёлто-зелёное такси скрылось за поворотом, увозя моих друзей в аэропорт, сердце немедленно наполнилось сладкой истомой предвкушения. В путешествии я становлюсь законченным эгоистом, это правда. Хочется каждой клеткой впитать каждую секунду иноземных странствий, тем более что секунд этих нам отпущено не так уж и много. Увы, в компании, тем более с интересными людьми, сие невозможно.
Ночь я провёл в одной из стандартных 10-долларовых гостиниц, коих полно на улице аль-Джабири, и утром, посвежевший и похорошевший, вышел к старой крепости ловить такси. У её стен возвышался памятник какому-то суровому мужику. Любопытство взяло верх, и я подошёл поближе. Да это же Салах ад-Дин! Великий полководец, меч ислама, человек, сражавшийся на равных с самим Ричардом Львиное Сердце! »В круг первый поместил я Саладина» — писал в »Божественной комедии» Данте. Гиппократ, Орфей и Сократ составили неплохую компанию единственному из »неверных». Застывший в бронзе, он расправлялся с разбойником Рено де Шатильоном, а я смотрел в его глаза, будто пытался найти ответ на вопрос: какая связь существует между нами? Несомненно, траектория последних дней как-то связана с событиями, отгремевшими 800 лет назад, но доподлинно известно, что неистовый воин Аллаха окончил последние дни своей жизни здесь, в Дамаске. Мне же предстояло двигаться дальше на север. Какой свой последний приказ ты, султан Юсуф, отдашь человеку, который знает о тебе едва ли не один абзац из путеводителя?
Железные губы его плотно сжаты и неподвижны, оставляя разгадку всех тайн по ту сторону времени, а я уже мчусь в такси на северный автовокзал, на несколько километров ближе к Пальмире и Краку де Шевалье.
Право же, Крак достоин лучшей участи, чем я ему уготовил. Неторопливая езда до Хомса, медитация на автовокзале с шаурмой во рту, маршрутка на другой хомсовский вокзал вопреки клятвам таксистов, что таковой не существует, и наконец, такая же ‘’несуществующая’’ маршрутка до самого грандиозного творения крестоносцев на всём Ближнем Востоке. Если учесть, что в Рамадан крепость закрывают о трёх часах пополудни, то на осмотр остался всего один жалкий оборот минутной стрелки вокруг циферблата раскалённых на октябрьской жаре часов. Поскольку Салах ад-Дину, простоявшему возле неприступного замка целый месяц, так и не удалось его покорить, я мысленно перенёсся в 1271 год и в образе одного из нукеров султана Бейбара взял штурмом последнее логово врага, отсекая нечестивые головы и сбрасывая их в ров с водой. Несчастные госпитальеры, взывая о помощи, укрылись в самой высокой башне внутренней крепости. Почему-то они сильно напоминали французских туристов. »Жалкие трусы, — мстительно ухмыльнулся потомок янычар, — думаете, ваши переодевания в цивильное и эти фотокамеры вместо сабель способны обмануть воинов непобедимого султана?! Взяв к себе в напарники японского студента, сиречь самурая, я поднялся на смотровую площадку, обратив французов в позорное бегство, и замер в восхищении. Не зря, не зря курды, первыми воздвигшие здесь свою крепость, выбрали это место. Наверняка заботились о потомках, вынужденных продавать открытки с видами монументального сооружения, нависшего над живописной долиной. »Запомните, олухи, первое правило застройщика: чтобы твоя недвижимость была ликвидной, выбери место с самым шикарным расположением!» — поднял перст неизвестный науке курдский султан и указал на холм строителям из Хорасана (современный Таджикистан). Крестоносцы, оценив риэлторские дарования предшественников, снесли древнюю хрущёвку-курдёвку и возвели элитный по тем временам »клубный» отель-общежитие на 4000 персон. Цитадель работала по системе »всё включено» и могла месяцами держать осаду от разъярённых мусульман, не прошедших фэйс-контроль и пытающихся прорваться на вожделенную территорию. Мы, их потомки, более удачливы, и можем наслаждаться красотами подёрнутых дымкой полей и ниточек-дорог, убегающих к побережью Средиземного моря.
На этой площадке великий магистр Ордена гонял свои средневековые чаи, взирал на окрестную благодать и умиротворённо размышлял, какую ещё пакость учинить местным крестьянам. В километре от крепости есть пятачок с открыточным видом на Крак, мы в компании с потомком самураев запечатлели свои довольные физиономии на фоне истории и прыгнули в маршрутку, хищно поджидавшую нас неподалёку. »А чё так дорого?!»- чуть ли не по-русски возопил самурай, услышав грабительскую таксу в два доллара, и приготовился сделать харакири. »Это ж почти индивидуальный трансфер» — вмешался я и сохранил Стране восходящего солнца будущего менеджера, а может даже, руководителя какого-нибудь »Епона-мать Электроникс». На автовокзале несчастного студента взяли в оборот ушлые автобусные зазывалы и запихнули в первый же попавшийся рыдван, идущий пустынными огородами в чёрное сирийское никуда. »Бедный, бедный Йорик-сан», — посочувствовал я, бросив прощальный взгляд на удаляющийся самурайский силуэт, и занялся делами прозаическими: обилечиванием на рейс ‘’Авто-Пальмир-лайна’’ и поиском шаурмы насущной.
Садилось солнце, и верующие уже вовсю ёрзали в предвкушении вечерней трапезы. На двадцать минут автовокзал словно вымер: билетные конторки позакрывались, зазывалы растворились в недрах подсобных помещений, и даже таксисты — эти исчадия худшего из миров, молящиеся лишь богу сиюминутной наживы — и те куда-то подевались, косвенно признавая главенство Всевышнего на привокзальной территории.
Шесть пятнадцать дамасского времени…началось! Первым был атакован фастфудный дот, расположенный прямо на перроне. Голодные мусульмане устроили свалку возле прилавка, угрожая разорвать лоточника на мясные деликатесы и съесть, не отходя от кассы. Тот героически держал оборону, швыряя специальные шаурминые гранаты в толпу и поливая её котлетно-булочной шрапнелью. Ввязаться в бой означало неминуемую смерть, и поэтому я предусмотрительно укрылся за газетным киоском. Его хозяева жестом пригласили откушать чем Аллах послал — грех было упускать такую возможность и обижать гостеприимных сирийцев ханжеским отказом. Итак, в этот вечер Аллах послал: хумус*, салат из овощей, лепёшки, жареное мясо, некие печёности и чай, чёрный как безлунная ночь в замке крестоносцев. В очередной раз я убедился, что лучшая еда — та, которой тебя угощают от чистого сердца. Два часа в компании толстяков пролетели незаметно, и вот уже автобус жадно поглощает белые стрелы дорожной разметки, а на коленях лежит распечатка из путеводителя и неторопливо-занудно рассказывает о славной истории античной Пальмиры — восточной прабабушки Санкт-Петербурга, и о её правительнице царице Зенобии, немногим более древней, чем Валентина Матвиенко.
Ещё двумя часами позже я уже окучивал администратора пальмирской гостиницы ‘’Аль Накхиль’’ на предмет ночлега. Он лепетал что-то о ‘’гуд прайсе’’ в двадцать америкорублей, но предъявленная визитка Керимана, ночевавшего тут тремя днями раньше, быстро привела его в чувство. Скупая мужская слеза воспоминаний о буйном русском постояльце оросила небритую сирийскую щеку, и цена моментально упала вдвое. Завтрак был оценён администратором в доллар, персональный автобус до гробниц — в четыре. Рекогносцировка на полуночной местности показала невероятную затуризованность: городишко был буквально завален всякими сувенирами, поделками, подделками, подделками подделок и прочей дребеденью, так что уже захотелось удрать отсюда подальше, не заезжая ни на какие гробницы.
Утро оказалось никак не мудренее вечера: довезённый персональным ‘’Пазиком’’ до античного Ваганькова, я грустно констатировал засилье французских тургрупп, вслед за гидами битком набивавшихся в каменные Башни Смерти. Меня то и дело подмывало захлопнуть за ними дверь и в опрадание зловещему названию устроить маленькое Дахау. На холме поодаль призывно маячила цитадель, но перспектива обозревать на жаре снующие туда-сюда автобусы и муравейники туристов радовала не особо.
Сто раз был прав Кериман, когда забрался в крепость с рассветом и намедитировал себе часовую нирвану. Увы, скрежетать зубами было поздно, и проведя шпионскую видеосъёмку подземных захоронений местных правителей, я отправился лазить по развалинам.
Основанный ещё царём Соломоном и упомянутый в Библии, Тадмор (Пальмира – это широко известное греческое название) удачно расположился между портами Средиземноморья и богатой долиной Евфрата, снимая пенки, сливки и прочую сметану с особенностей древней логистики. Цветущий оазис, зажатый пустынями, не давал спокойно почивать сильным мира того и был захвачен Навуходоносором, а спустя тысячу лет – римскими императорами. Город на два века превратился в глухую провинцию, но воскрес благодаря легендарной Зенобии. История знает немало примеров, когда всего одна беспокойная фурия способна прославить своё государство. Таковой была и пальмирская царица, вернувшая городу блеск античной роскоши и мечтавшая покорить своих недавних хозяев. Увы, этим планам не суждено было сбыться.
Римский император Аврелиан знал своё чёрное дело, когда захватывал и разрушал непокорную Пальмиру в далёком 272-ом году. Практически все творения СМУ »Главпальмирстрой» лежат нынче в руинах, за исключением той же цитадели и главного святилища храма всех богов Бела.
Почему-то подумалось, что в результате правления современной Зенобии от нашей Северной Пальмиры останется тоже лишь один Эрмитаж, стоящий в окружении стеклянно-бетонных газпромовских призраков. Гонимый жаждой восхищения, я заплатил положенные 150 фунтов и проник на территорию уцелевшей Белы.
Нет. Не сравниться ей с баальбекским храмом Бахуса. В Пальмиру надо было ехать сначала, а Баальбек оставлять на десерт. Вынужденный признать свой осмотр беглым, а посещение главной сирийской достопримечательности логистически неправильным, я вернулся в отель, выяснил местоположение автостанции »Бус Хасаке», откуда отчаливают автобусы на северо-восток к иракской границе, и распрощался-раскланялся с развалинами былого могущества, превращёнными в сувенирный базар. Не жалко. Я уезжаю отсюда навсегда, и мне не жалко.
О лучших врагах и заклятых друзьях.
Пять долгих лет я не брал в руки перо, сменив его на острый меч. Мне казалось, с завоеванием Аль Кудса солнце взойдёт над священными землями дар аль-ислама, и неверные оставят в покое наши города. Мне казалось, что засвидетельствовав столь важную победу на пергаменте, я полностью выполню свою миссию и смогу целиком посвятить себя делам более достойным воина. Но события, произошедшие в 589 году от Хиджры, 1193 от рождества пророка Исы, вершителем которых был и я тоже, оказались сколь драматичными, столь и необыкновенными, и падёт на меня кара Всевышнего, если не поспешу поделиться ими с потомками.
Солнце действительно взошло, но свинцовые тучи вновь грозили затянуть небо от края до края. Немецкий малик Фридрих Барбаросса собрал невиданную армию в сто тысяч воинов и вторгся на ромейские земли. Испуганный константинопольский василевс пропустил непрошеных гостей, и вся эта армада обрушилась на турков-сельджуков. Турецкий султан был разбит и бежал в Палестину. Казалось, для могучего Фридриха нет преград. Багдадский халиф отказал в помощи Салах ад-Дину, уповая на благосклонность Аллаха. Как ни странно, он был прав: при переходе через речку Салиф конь Фридриха Барбароссы поскользнулся, уронив седока, и слуги смогли выловить господина только мёртвым. Его войско увидело в этом дурной знак и разбрелось кто куда; лишь самые непреклонные достигли Леванта. Следующим летом в Тире высадился король франков Филипп Август и тот, с кем предстояло биться нам целых три года — молодой Ричард Плантагенет.
Смелый до безрассудства, жестокий до отвращения, умный и решительный — в нашем повелителе он вызывал ненависть и восхищение одновременно. Однажды король Ричард с пятьюстами воинами попали в окружение. Их гибель была неминуема перед врагом, многократно превосходящим в численности, и любой благоразумный эмир предпочёл бы сдаться. Но не таков был английский король. Он выстроил своих рыцарей четырёхугольником, разбивая все наши атаки, а затем решительным ударом рассеял нападавших. За этот геройский эпизод мы дали ему прозвище Львиное Сердце.
Салах ад-Дин и Ричард. Они сражались на смерть и помогали друг другу в трудную минуту. Я помню, как однажды в битве под англичанином пал его боевой конь. Это увидел султан, немедленно распорядившийся послать своему врагу двух лучших арабских скакунов. Когда король Ричард заболел лихорадкой при осаде Аккры, Салах ад-Дин доставлял ему кур, шербет и снег с ливанских гор, дабы освежить и облегчить страдания кафира. В свою очередь, Львиное Сердце пытался выдать свою сестру замуж за брата султана, аль-Адиля. Много раз заклятые друзья и лучшие враги сходились в сражениях с переменным успехом, но ни разу им не удалось скрестить свои мечи в очном поединке…
В дыму битв проистекли три года, и вот уже подписан мирный договор, и корабль Ричарда Львиное Сердце поднимает паруса в сторону Англии, где на престол метит его коварный брат принц Джон. Крестоносцы так и не смогли вернуть себе Священный город, а воины Аллаха — сбросить кафиров в море. Не прошло и нескольких месяцев, как тяжёлая застарелая лихорадка свалила нашего повелителя, измождённого двадцатью годами бесконечных походов. В один из полнолунных дамасских вечеров султан позвал к себе Арефа. Я, как всегда, сопровождал своего господина и поэтому помню их разговор, помню от первого до последнего слова.
- Сегодня ко мне приходил ангел смерти Азраил. — молвил султан, приняв из рук сына пиалу с прохладным шербетом. — Он дал мне срок до завтрашнего утра. Завтра я предстану пред Всевышним и отвечу за каждый прожитый день, проведённый в седле, а не в молитвах. Но мне не за что стыдиться. Это не будут слова раскаяния о содеянном. Это будет сожаление об упущенном, несвершившемся…
Я смотрел исподлобья на Арефа, не смея поднять головы. Глаза его наполнились слезами как горные ливанские ручьи талой водой, а пальцы, сжатые в кулак, побелели от напряжения: он изо всех сил сдерживался, не желая показать свою слабость.
Султан покачал головой:
- Оставь это женщинам. Завтра, когда меня не станет, они наполнят улицы и площади Дамаска таким воем, что Aзраил три раза подумает, возвращаться ли ему на землю еще за кем-нибудь. Так люди познают бессмертие. — Тень улыбки озарила его лицо, измученное лихорадкой.
Ареф, казалось, тоже сбросил оцепенение и ожил:
- Ты говорил об упущенном, несвершившемся. Что не успел сделать ты, вернувший Аль Кудс мусульманам и завоевавший половину мира?
- Больше всего на свете мне хотелось бы ответить что-нибудь о воспитании своих семидесяти пяти сыновей, о семейном счастье, которое променял на конское седло и кольчугу. Но я воин Аллаха, его меч, и сейчас на смертном одре жалею лишь о том, что не сразился в личном поединке с двумя великими воинами Христа — моими злейшими врагами — теми, кого я уважал больше, чем багдадского халифа.
- Ты о Конраде Монферратском и Короле Ричарде? Одного убили асассины Старца Горы, второй уже вернулся к себе в Англию.
- Ричард… Сколько раз мы сталкивались в бою, были друг от друга на расстоянии полета стрелы, но так и не скрестили мечей… Одним своим видом он наводил ужас на моих людей — ведь я так и не сумел собрать войско из одних эмиров. Это была бы славная битва, но, увы, желания даже великого султана не всегда исполняются.
- Всегда. Желания великого султана исполняются всегда, — неожиданно возразил Ареф.
- О чем ты?
- Ричарду Львиное Сердце придется сразиться с одним из Aйюбидов, ему придется сразиться со мной.
- Ареф, твой пыл вполне понятен, но не охладит ли его долгое ожидание? Неизвестно, когда Ричард вернется в Палестину, и вернется ли вообще.
- А разве я сказал что собираюсь ждать его возвращения? — В глазах Арефа вспыхнули языки пламени, предвестники смертельной битвы. — Если гора не идет к Магомету, то сам Магомет идет к горе! Думаю, английский малик чрезвычайно удивится, увидев в своих владениях живого сарацина, желающего сразиться с ним насмерть!
- У кого из нас двоих лихорадка? Как ты доберешься до Англии, не зная их языков?
- Мне известны языки кафиров, Повелитель, — вмешался я, и еще ниже склонил голову. — Если так угодно Аллаху, твой слуга проведет Арефа в логово шакала, но выйдет ли он оттуда живым? Никто, ни один из наших воинов, не смог победить Короля Ричарда в бою. У него действительно сердце льва.
- Этого достоверно не знает никто, - отрезал султан. — Он всегда сражался с людьми, боявшимися его и боявшимися смерти. И неизвестно, кого они боялись больше. Потому и умирали сотнями — ведь в бою погибает первым тот, кто боится. Как поведет себя Ричард, когда против него выйдет воин, не боящийся смерти, выйдет настоящий эмир?! Ареф, сын мой, твоя затея безумна, ты сам безумен как… как настоящий Aйюбид. И поэтому я даю тебе разрешение на все, что ты задумал сейчас и задумаешь впредь. Вырвать у Ричарда его львиное сердце и водрузить на свое копье — мечта для настоящего воина, пусть это и будет последним, что ты успеешь сделать в своей жизни. Я, султан Сирии и Египта, лежу на мягких подушках в своем дворце и могу лишь мечтать о такой смерти. Неважно, когда ты умрешь, важно — как. Пусть это будет смерть от меча достойнейшего из воинов у ворот Йорка, чем от яда завистников в Дамаске.
- Спасибо, oтец. Да будет доволен тобой Аллах. Там, на небесах, мы скоро встретимся. Скоро, но не сейчас. Я соберу надежных людей и отплыву к берегам Византии на следующей же неделе.
- … где тебя уже будут ждать асассины. Запомни — как не бывает прямых дорог к Аль Кудсу, так и нет их к английскому королю. Новость о твоих замыслах, как только покинет стены этого зала, сразу же станет известна Синану, Cтарцу Горы, его люди здесь повсюду. Уж слишком быстро свалила меня лихорадка и слишком она необычна для этих мест.
- Ты хочешь сказать…
- Я лишь хочу сказать, что здесь, при дворе, нельзя доверять никому, кроме самых близких. В Дамаске и у стен есть уши. Есть они и на кораблях, отплывающих во франкские земли. Ты должен быть хитрее их. Возьми с собой Джамиля и отправляйся на восток, в Мосул. Так ты избежишь пересудов и собьешь недругов с толку. На курдских землях можно найти лучших воинов, родственники моего отца помогут тебе. Если нет — скачи ещё дальше, в Эрбиль. Там, на холме в мечети служит муллой Хуссейн из Тикрита, мой друг с самого детства. Он подберет тебе охрану числом не более тридцати. С ними ты пройдешь по северу Рoмеи* берегом Понта Эвксинского до самого Константинополя. Дальше вы сможете идти только вдвоем, и пусть вам поможет всемогущий Аллах…
Стены мечети Джамиль аль-Омауи плавились на полуденной жаре, когда мы подошли на дневной намаз.
- Что теперь? — осторожно спросил я Арефа.
- Теперь в Мосул. Нам нужно в Мосул.
Ливано-сирийская граница пройдена час назад. Последние лиры потрачены в приграничной кулинарии, и теперь мой рюкзак приятно отяжелили всяческие вкусные печёности. Я шёл по улице Шукри аль-Куватли, жмурился от оконных бликов и собирал солнечные зайчики. Умиротворённость пятничного выходного вечера, полная расслабуха. А, вот ещё одно красивое здание… Чертыхнувшись посреди улицы, я беззаботно вытащил видеокамеру и начал снимать. Странно, какие-то люди закричали, замахали руками и ринулись в мою сторону. Ни стыда, ни совести, портят такой отличный ракурс! Буквально через полминуты я уже был окружён возбуждёнными полицейскими. Они, толкаясь и перебивая друг друга, вопили что-то на арабском и пытались отобрать шпионский вещдок. Наверное, со стороны это выглядело очень забавно, словно стая воробьёв нападает на голубя, стараясь отщипнуть вожделенный хлебный мякиш. Взятый с поличным шпион тем не менее проявил неслыханную дерзость, отгоняя назойливых экспроприаторов ударами по рукам и односложно оглашая окрестности могучим и непонятным для арабского уха воплем »Paaashol naaahuy!»
Озадаченные стражи порядка вызвали подкрепление. Среди вновь понабежавших оказался один грамотный и объяснил, что я снимал здание Главдамаскполицупра, что это тяжкое преступление и что теперь они возьмут камеру на какую-то экспертизу. Пришлось послать умника по тому же адресу, но уже на английском, и стереть кадры с криминалом. Это их явно не удовлетворило, и торжественная процессия из десятка вооружённых храбрецов повела задержанного в казематы, вызвав паралич на оживлённом проспекте. В околотке к ним присоединилось ещё человек двадцать. Я уже ощущал себя как на восточном базаре в разгар торгового дня, или скорее на невольничьем рынке. Тем не менее, попытки отобрать драгоценную технику пресекались так же решительно. Народное вече решило отвести супостата к »самому главному», чтобы уже наверняка обеспечить ему страшную участь за непослушание. Я тихо ловил кайф, боясь всё испортить: когда ещё придётся побродить по режимному объекту и поболтать за жизнь с сирийским ментовским начальством?! Богато украшенное снаружи здание оказалось внутри столь же унылым, как и его собрат с Петровки,38. Перед заветным кабинетом с тяжёлыми дверьми мои конвоиры-джигиты как-то сразу превратились в испуганных зайцев. Они переминались с ноги на ногу, явно не решаясь тревожить большого начальника своей маленькой победой. Пришлось затолкать их в кабинет чуть ли не силком. Сбиваясь и краснея, они поведали о моих страшных преступлениях своему боссу, как раз завершавшему трапезу вопреки повсеместному Рамадану. Высокое положение этого упитанного мужчины подчёркивали засаленные трико и майка в антураже генеральского кабинета. К тому же он неплохо знал английский.
- Салам алейкум, дяденька начальник!
- Валейкум ас салам, мил человек. Ты кто?
- Турыст !
- А управление зачем снимал?
- Так здание же красивое!
- Красивое?? Хмм…не замечал… Откуда пожаловал?
- Рассейские мы!
- Это хорошо. Друг?
- А то!
- Отпустите его, олухи…
Далее последовала тирада на арабском, заставившая неудавшихся Карацюп побледнеть, покраснеть, посинеть и проводить лучшего друга сирийского народа со всеми мыслимыми почестями. На прощание я не удержался и нахлобучил одному из них картуз на уши. Где-то неподалёку в чайхане возле мечети Омеядов меня уже ждал Кериман. Так получилось, что в Дамаск мы прибыли одновременно, хотя и с разной целью: они с Эмилем улетали на Родину, а я готовился ко второй части ближневосточного балета — поездке через главные сирийские достопримечательности к иракской границе.
Они остановились в том же отеле, что и первым нашим дамасским днём. Волшебный эмильевский рюкзак с деликатесами был уже максимально облегчён и напоминал подспущенный дирижабль; Кериман, просветлённый суточным пребыванием в горном монастыре, вещал о суетности бытия и грозился принять схиму.
…Как только жёлто-зелёное такси скрылось за поворотом, увозя моих друзей в аэропорт, сердце немедленно наполнилось сладкой истомой предвкушения. В путешествии я становлюсь законченным эгоистом, это правда. Хочется каждой клеткой впитать каждую секунду иноземных странствий, тем более что секунд этих нам отпущено не так уж и много. Увы, в компании, тем более с интересными людьми, сие невозможно.
Ночь я провёл в одной из стандартных 10-долларовых гостиниц, коих полно на улице аль-Джабири, и утром, посвежевший и похорошевший, вышел к старой крепости ловить такси. У её стен возвышался памятник какому-то суровому мужику. Любопытство взяло верх, и я подошёл поближе. Да это же Салах ад-Дин! Великий полководец, меч ислама, человек, сражавшийся на равных с самим Ричардом Львиное Сердце! »В круг первый поместил я Саладина» — писал в »Божественной комедии» Данте. Гиппократ, Орфей и Сократ составили неплохую компанию единственному из »неверных». Застывший в бронзе, он расправлялся с разбойником Рено де Шатильоном, а я смотрел в его глаза, будто пытался найти ответ на вопрос: какая связь существует между нами? Несомненно, траектория последних дней как-то связана с событиями, отгремевшими 800 лет назад, но доподлинно известно, что неистовый воин Аллаха окончил последние дни своей жизни здесь, в Дамаске. Мне же предстояло двигаться дальше на север. Какой свой последний приказ ты, султан Юсуф, отдашь человеку, который знает о тебе едва ли не один абзац из путеводителя?
Железные губы его плотно сжаты и неподвижны, оставляя разгадку всех тайн по ту сторону времени, а я уже мчусь в такси на северный автовокзал, на несколько километров ближе к Пальмире и Краку де Шевалье.
Право же, Крак достоин лучшей участи, чем я ему уготовил. Неторопливая езда до Хомса, медитация на автовокзале с шаурмой во рту, маршрутка на другой хомсовский вокзал вопреки клятвам таксистов, что таковой не существует, и наконец, такая же ‘’несуществующая’’ маршрутка до самого грандиозного творения крестоносцев на всём Ближнем Востоке. Если учесть, что в Рамадан крепость закрывают о трёх часах пополудни, то на осмотр остался всего один жалкий оборот минутной стрелки вокруг циферблата раскалённых на октябрьской жаре часов. Поскольку Салах ад-Дину, простоявшему возле неприступного замка целый месяц, так и не удалось его покорить, я мысленно перенёсся в 1271 год и в образе одного из нукеров султана Бейбара взял штурмом последнее логово врага, отсекая нечестивые головы и сбрасывая их в ров с водой. Несчастные госпитальеры, взывая о помощи, укрылись в самой высокой башне внутренней крепости. Почему-то они сильно напоминали французских туристов. »Жалкие трусы, — мстительно ухмыльнулся потомок янычар, — думаете, ваши переодевания в цивильное и эти фотокамеры вместо сабель способны обмануть воинов непобедимого султана?! Взяв к себе в напарники японского студента, сиречь самурая, я поднялся на смотровую площадку, обратив французов в позорное бегство, и замер в восхищении. Не зря, не зря курды, первыми воздвигшие здесь свою крепость, выбрали это место. Наверняка заботились о потомках, вынужденных продавать открытки с видами монументального сооружения, нависшего над живописной долиной. »Запомните, олухи, первое правило застройщика: чтобы твоя недвижимость была ликвидной, выбери место с самым шикарным расположением!» — поднял перст неизвестный науке курдский султан и указал на холм строителям из Хорасана (современный Таджикистан). Крестоносцы, оценив риэлторские дарования предшественников, снесли древнюю хрущёвку-курдёвку и возвели элитный по тем временам »клубный» отель-общежитие на 4000 персон. Цитадель работала по системе »всё включено» и могла месяцами держать осаду от разъярённых мусульман, не прошедших фэйс-контроль и пытающихся прорваться на вожделенную территорию. Мы, их потомки, более удачливы, и можем наслаждаться красотами подёрнутых дымкой полей и ниточек-дорог, убегающих к побережью Средиземного моря.
На этой площадке великий магистр Ордена гонял свои средневековые чаи, взирал на окрестную благодать и умиротворённо размышлял, какую ещё пакость учинить местным крестьянам. В километре от крепости есть пятачок с открыточным видом на Крак, мы в компании с потомком самураев запечатлели свои довольные физиономии на фоне истории и прыгнули в маршрутку, хищно поджидавшую нас неподалёку. »А чё так дорого?!»- чуть ли не по-русски возопил самурай, услышав грабительскую таксу в два доллара, и приготовился сделать харакири. »Это ж почти индивидуальный трансфер» — вмешался я и сохранил Стране восходящего солнца будущего менеджера, а может даже, руководителя какого-нибудь »Епона-мать Электроникс». На автовокзале несчастного студента взяли в оборот ушлые автобусные зазывалы и запихнули в первый же попавшийся рыдван, идущий пустынными огородами в чёрное сирийское никуда. »Бедный, бедный Йорик-сан», — посочувствовал я, бросив прощальный взгляд на удаляющийся самурайский силуэт, и занялся делами прозаическими: обилечиванием на рейс ‘’Авто-Пальмир-лайна’’ и поиском шаурмы насущной.
Садилось солнце, и верующие уже вовсю ёрзали в предвкушении вечерней трапезы. На двадцать минут автовокзал словно вымер: билетные конторки позакрывались, зазывалы растворились в недрах подсобных помещений, и даже таксисты — эти исчадия худшего из миров, молящиеся лишь богу сиюминутной наживы — и те куда-то подевались, косвенно признавая главенство Всевышнего на привокзальной территории.
Шесть пятнадцать дамасского времени…началось! Первым был атакован фастфудный дот, расположенный прямо на перроне. Голодные мусульмане устроили свалку возле прилавка, угрожая разорвать лоточника на мясные деликатесы и съесть, не отходя от кассы. Тот героически держал оборону, швыряя специальные шаурминые гранаты в толпу и поливая её котлетно-булочной шрапнелью. Ввязаться в бой означало неминуемую смерть, и поэтому я предусмотрительно укрылся за газетным киоском. Его хозяева жестом пригласили откушать чем Аллах послал — грех было упускать такую возможность и обижать гостеприимных сирийцев ханжеским отказом. Итак, в этот вечер Аллах послал: хумус*, салат из овощей, лепёшки, жареное мясо, некие печёности и чай, чёрный как безлунная ночь в замке крестоносцев. В очередной раз я убедился, что лучшая еда — та, которой тебя угощают от чистого сердца. Два часа в компании толстяков пролетели незаметно, и вот уже автобус жадно поглощает белые стрелы дорожной разметки, а на коленях лежит распечатка из путеводителя и неторопливо-занудно рассказывает о славной истории античной Пальмиры — восточной прабабушки Санкт-Петербурга, и о её правительнице царице Зенобии, немногим более древней, чем Валентина Матвиенко.
Ещё двумя часами позже я уже окучивал администратора пальмирской гостиницы ‘’Аль Накхиль’’ на предмет ночлега. Он лепетал что-то о ‘’гуд прайсе’’ в двадцать америкорублей, но предъявленная визитка Керимана, ночевавшего тут тремя днями раньше, быстро привела его в чувство. Скупая мужская слеза воспоминаний о буйном русском постояльце оросила небритую сирийскую щеку, и цена моментально упала вдвое. Завтрак был оценён администратором в доллар, персональный автобус до гробниц — в четыре. Рекогносцировка на полуночной местности показала невероятную затуризованность: городишко был буквально завален всякими сувенирами, поделками, подделками, подделками подделок и прочей дребеденью, так что уже захотелось удрать отсюда подальше, не заезжая ни на какие гробницы.
Утро оказалось никак не мудренее вечера: довезённый персональным ‘’Пазиком’’ до античного Ваганькова, я грустно констатировал засилье французских тургрупп, вслед за гидами битком набивавшихся в каменные Башни Смерти. Меня то и дело подмывало захлопнуть за ними дверь и в опрадание зловещему названию устроить маленькое Дахау. На холме поодаль призывно маячила цитадель, но перспектива обозревать на жаре снующие туда-сюда автобусы и муравейники туристов радовала не особо.
Сто раз был прав Кериман, когда забрался в крепость с рассветом и намедитировал себе часовую нирвану. Увы, скрежетать зубами было поздно, и проведя шпионскую видеосъёмку подземных захоронений местных правителей, я отправился лазить по развалинам.
Основанный ещё царём Соломоном и упомянутый в Библии, Тадмор (Пальмира – это широко известное греческое название) удачно расположился между портами Средиземноморья и богатой долиной Евфрата, снимая пенки, сливки и прочую сметану с особенностей древней логистики. Цветущий оазис, зажатый пустынями, не давал спокойно почивать сильным мира того и был захвачен Навуходоносором, а спустя тысячу лет – римскими императорами. Город на два века превратился в глухую провинцию, но воскрес благодаря легендарной Зенобии. История знает немало примеров, когда всего одна беспокойная фурия способна прославить своё государство. Таковой была и пальмирская царица, вернувшая городу блеск античной роскоши и мечтавшая покорить своих недавних хозяев. Увы, этим планам не суждено было сбыться.
Римский император Аврелиан знал своё чёрное дело, когда захватывал и разрушал непокорную Пальмиру в далёком 272-ом году. Практически все творения СМУ »Главпальмирстрой» лежат нынче в руинах, за исключением той же цитадели и главного святилища храма всех богов Бела.
Почему-то подумалось, что в результате правления современной Зенобии от нашей Северной Пальмиры останется тоже лишь один Эрмитаж, стоящий в окружении стеклянно-бетонных газпромовских призраков. Гонимый жаждой восхищения, я заплатил положенные 150 фунтов и проник на территорию уцелевшей Белы.
Нет. Не сравниться ей с баальбекским храмом Бахуса. В Пальмиру надо было ехать сначала, а Баальбек оставлять на десерт. Вынужденный признать свой осмотр беглым, а посещение главной сирийской достопримечательности логистически неправильным, я вернулся в отель, выяснил местоположение автостанции »Бус Хасаке», откуда отчаливают автобусы на северо-восток к иракской границе, и распрощался-раскланялся с развалинами былого могущества, превращёнными в сувенирный базар. Не жалко. Я уезжаю отсюда навсегда, и мне не жалко.
О лучших врагах и заклятых друзьях.
Пять долгих лет я не брал в руки перо, сменив его на острый меч. Мне казалось, с завоеванием Аль Кудса солнце взойдёт над священными землями дар аль-ислама, и неверные оставят в покое наши города. Мне казалось, что засвидетельствовав столь важную победу на пергаменте, я полностью выполню свою миссию и смогу целиком посвятить себя делам более достойным воина. Но события, произошедшие в 589 году от Хиджры, 1193 от рождества пророка Исы, вершителем которых был и я тоже, оказались сколь драматичными, столь и необыкновенными, и падёт на меня кара Всевышнего, если не поспешу поделиться ими с потомками.
Солнце действительно взошло, но свинцовые тучи вновь грозили затянуть небо от края до края. Немецкий малик Фридрих Барбаросса собрал невиданную армию в сто тысяч воинов и вторгся на ромейские земли. Испуганный константинопольский василевс пропустил непрошеных гостей, и вся эта армада обрушилась на турков-сельджуков. Турецкий султан был разбит и бежал в Палестину. Казалось, для могучего Фридриха нет преград. Багдадский халиф отказал в помощи Салах ад-Дину, уповая на благосклонность Аллаха. Как ни странно, он был прав: при переходе через речку Салиф конь Фридриха Барбароссы поскользнулся, уронив седока, и слуги смогли выловить господина только мёртвым. Его войско увидело в этом дурной знак и разбрелось кто куда; лишь самые непреклонные достигли Леванта. Следующим летом в Тире высадился король франков Филипп Август и тот, с кем предстояло биться нам целых три года — молодой Ричард Плантагенет.
Смелый до безрассудства, жестокий до отвращения, умный и решительный — в нашем повелителе он вызывал ненависть и восхищение одновременно. Однажды король Ричард с пятьюстами воинами попали в окружение. Их гибель была неминуема перед врагом, многократно превосходящим в численности, и любой благоразумный эмир предпочёл бы сдаться. Но не таков был английский король. Он выстроил своих рыцарей четырёхугольником, разбивая все наши атаки, а затем решительным ударом рассеял нападавших. За этот геройский эпизод мы дали ему прозвище Львиное Сердце.
Салах ад-Дин и Ричард. Они сражались на смерть и помогали друг другу в трудную минуту. Я помню, как однажды в битве под англичанином пал его боевой конь. Это увидел султан, немедленно распорядившийся послать своему врагу двух лучших арабских скакунов. Когда король Ричард заболел лихорадкой при осаде Аккры, Салах ад-Дин доставлял ему кур, шербет и снег с ливанских гор, дабы освежить и облегчить страдания кафира. В свою очередь, Львиное Сердце пытался выдать свою сестру замуж за брата султана, аль-Адиля. Много раз заклятые друзья и лучшие враги сходились в сражениях с переменным успехом, но ни разу им не удалось скрестить свои мечи в очном поединке…
В дыму битв проистекли три года, и вот уже подписан мирный договор, и корабль Ричарда Львиное Сердце поднимает паруса в сторону Англии, где на престол метит его коварный брат принц Джон. Крестоносцы так и не смогли вернуть себе Священный город, а воины Аллаха — сбросить кафиров в море. Не прошло и нескольких месяцев, как тяжёлая застарелая лихорадка свалила нашего повелителя, измождённого двадцатью годами бесконечных походов. В один из полнолунных дамасских вечеров султан позвал к себе Арефа. Я, как всегда, сопровождал своего господина и поэтому помню их разговор, помню от первого до последнего слова.
- Сегодня ко мне приходил ангел смерти Азраил. — молвил султан, приняв из рук сына пиалу с прохладным шербетом. — Он дал мне срок до завтрашнего утра. Завтра я предстану пред Всевышним и отвечу за каждый прожитый день, проведённый в седле, а не в молитвах. Но мне не за что стыдиться. Это не будут слова раскаяния о содеянном. Это будет сожаление об упущенном, несвершившемся…
Я смотрел исподлобья на Арефа, не смея поднять головы. Глаза его наполнились слезами как горные ливанские ручьи талой водой, а пальцы, сжатые в кулак, побелели от напряжения: он изо всех сил сдерживался, не желая показать свою слабость.
Султан покачал головой:
- Оставь это женщинам. Завтра, когда меня не станет, они наполнят улицы и площади Дамаска таким воем, что Aзраил три раза подумает, возвращаться ли ему на землю еще за кем-нибудь. Так люди познают бессмертие. — Тень улыбки озарила его лицо, измученное лихорадкой.
Ареф, казалось, тоже сбросил оцепенение и ожил:
- Ты говорил об упущенном, несвершившемся. Что не успел сделать ты, вернувший Аль Кудс мусульманам и завоевавший половину мира?
- Больше всего на свете мне хотелось бы ответить что-нибудь о воспитании своих семидесяти пяти сыновей, о семейном счастье, которое променял на конское седло и кольчугу. Но я воин Аллаха, его меч, и сейчас на смертном одре жалею лишь о том, что не сразился в личном поединке с двумя великими воинами Христа — моими злейшими врагами — теми, кого я уважал больше, чем багдадского халифа.
- Ты о Конраде Монферратском и Короле Ричарде? Одного убили асассины Старца Горы, второй уже вернулся к себе в Англию.
- Ричард… Сколько раз мы сталкивались в бою, были друг от друга на расстоянии полета стрелы, но так и не скрестили мечей… Одним своим видом он наводил ужас на моих людей — ведь я так и не сумел собрать войско из одних эмиров. Это была бы славная битва, но, увы, желания даже великого султана не всегда исполняются.
- Всегда. Желания великого султана исполняются всегда, — неожиданно возразил Ареф.
- О чем ты?
- Ричарду Львиное Сердце придется сразиться с одним из Aйюбидов, ему придется сразиться со мной.
- Ареф, твой пыл вполне понятен, но не охладит ли его долгое ожидание? Неизвестно, когда Ричард вернется в Палестину, и вернется ли вообще.
- А разве я сказал что собираюсь ждать его возвращения? — В глазах Арефа вспыхнули языки пламени, предвестники смертельной битвы. — Если гора не идет к Магомету, то сам Магомет идет к горе! Думаю, английский малик чрезвычайно удивится, увидев в своих владениях живого сарацина, желающего сразиться с ним насмерть!
- У кого из нас двоих лихорадка? Как ты доберешься до Англии, не зная их языков?
- Мне известны языки кафиров, Повелитель, — вмешался я, и еще ниже склонил голову. — Если так угодно Аллаху, твой слуга проведет Арефа в логово шакала, но выйдет ли он оттуда живым? Никто, ни один из наших воинов, не смог победить Короля Ричарда в бою. У него действительно сердце льва.
- Этого достоверно не знает никто, - отрезал султан. — Он всегда сражался с людьми, боявшимися его и боявшимися смерти. И неизвестно, кого они боялись больше. Потому и умирали сотнями — ведь в бою погибает первым тот, кто боится. Как поведет себя Ричард, когда против него выйдет воин, не боящийся смерти, выйдет настоящий эмир?! Ареф, сын мой, твоя затея безумна, ты сам безумен как… как настоящий Aйюбид. И поэтому я даю тебе разрешение на все, что ты задумал сейчас и задумаешь впредь. Вырвать у Ричарда его львиное сердце и водрузить на свое копье — мечта для настоящего воина, пусть это и будет последним, что ты успеешь сделать в своей жизни. Я, султан Сирии и Египта, лежу на мягких подушках в своем дворце и могу лишь мечтать о такой смерти. Неважно, когда ты умрешь, важно — как. Пусть это будет смерть от меча достойнейшего из воинов у ворот Йорка, чем от яда завистников в Дамаске.
- Спасибо, oтец. Да будет доволен тобой Аллах. Там, на небесах, мы скоро встретимся. Скоро, но не сейчас. Я соберу надежных людей и отплыву к берегам Византии на следующей же неделе.
- … где тебя уже будут ждать асассины. Запомни — как не бывает прямых дорог к Аль Кудсу, так и нет их к английскому королю. Новость о твоих замыслах, как только покинет стены этого зала, сразу же станет известна Синану, Cтарцу Горы, его люди здесь повсюду. Уж слишком быстро свалила меня лихорадка и слишком она необычна для этих мест.
- Ты хочешь сказать…
- Я лишь хочу сказать, что здесь, при дворе, нельзя доверять никому, кроме самых близких. В Дамаске и у стен есть уши. Есть они и на кораблях, отплывающих во франкские земли. Ты должен быть хитрее их. Возьми с собой Джамиля и отправляйся на восток, в Мосул. Так ты избежишь пересудов и собьешь недругов с толку. На курдских землях можно найти лучших воинов, родственники моего отца помогут тебе. Если нет — скачи ещё дальше, в Эрбиль. Там, на холме в мечети служит муллой Хуссейн из Тикрита, мой друг с самого детства. Он подберет тебе охрану числом не более тридцати. С ними ты пройдешь по северу Рoмеи* берегом Понта Эвксинского до самого Константинополя. Дальше вы сможете идти только вдвоем, и пусть вам поможет всемогущий Аллах…
Стены мечети Джамиль аль-Омауи плавились на полуденной жаре, когда мы подошли на дневной намаз.
- Что теперь? — осторожно спросил я Арефа.
- Теперь в Мосул. Нам нужно в Мосул.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2013-09-07 06:10 pm (UTC)Сам был в Сирии как раз перед войной, так что события кажутся живыми...
no subject
Date: 2013-09-07 08:21 pm (UTC)завтра с утра последние 2 части будут. Закончится всё очень неожиданно, как в детективной драме))
no subject
Date: 2013-09-07 09:32 pm (UTC)no subject
Date: 2013-09-08 07:36 am (UTC)no subject
Date: 2013-09-07 06:52 pm (UTC)Генеральный секретарь GCC шейх Абдульлатиф аз-Зайяни заявил: "Геноцид, серьезнейшие нарушения прав человека требуют немедленной интервенции международного сообщества".
В заявлении говорится, что мир должен приложить все усилия для "спасения братского сирийского народа от преследований режима и положить конец его страданиям".
no subject
Date: 2013-09-08 07:36 am (UTC)no subject
Date: 2013-09-08 09:01 am (UTC)В Сирии кроме диктатора Башара и различных джихадистских группировок есть и вполне либеральная оппозиция , ориентирущаяся на Запад и курды и друзы и христиане.
Вполне возможно , что после борьбы за мир, после кот орой не останется камня на камне, страна вообще развалится на несколько мини-государств. Курды мечтают получить своё. А там и друзы свои 2 фунта вставят. Но до этого может быть ужас и кошмар в регионе.
no subject
Date: 2013-09-08 07:31 am (UTC)З.Ы.Правильно всё-таки КарацУпа.
no subject
Date: 2013-09-08 07:34 am (UTC)А самому довелось побывать в Сирии?
no subject
Date: 2013-09-08 07:39 am (UTC)