popados | «КРОВАВЫЙ РАССВЕТ НАД ЛЕВАНТОМ или ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД НА ВОСТОК», часть 6

О радостях побеждённых и печали победителей.

- Как зовут тебя, сарацин?
- Называй меня Хитрый Лис. Я пришёл…
- Я знаю, зачем ты пришёл, кто тебя послал и какие слова он вложил в твои уста. Мой тебе ответ…
- Я знаю, каков будет ответ, кафир.
- Тогда, наверное, мы зря теряем время.
Он смотрел на меня внимательно, будто пытался разгадать истинную цель моей миссии. Балиан Ибелинский, храбрейший из рыцарей Палестины — тот, в чьи руки была отдана судьба всего Иерусалимского королевства. Тяжёлые руки его опирались на меч, от которого погибло немало воинов: славный эмир Абдуль Азиз, лучший курдский всадник Усама из Эрбиля, нукер эмира Малик ад-Дина могучий Ваджих из Александрии (да будет доволен им Аллах), и простые египетские лучники без счёту. Сейчас мы стояли друг против друга на высокой городской стене у Дамасских ворот, и я не мог выдержать его взгляд, цепкий и проницательный. Кто знает, может быть, он умеет читать мысли? Стража обыскала меня, но они не нашли ножи, спрятанные в подошвах, не догадались о предназначении рубища под кольчугой, не дёрнули за фальшивую бороду. Всё представление, что я разыгрывал здесь, было таким же фальшивым, как эта приклеенная борода.

Я спешно отвёл глаза и увидел чёрную тучу. Она надвигалась с северо-запада, со стороны Яффской дороги, растекаясь по земле с железным лязгом, с топотом коней, с грозными криками »Аллах акбар!» Подобно саранче, что накрывает поля от края до края, войско Пророка приближалось к стенам Аль Кудса, закрывая собой горизонт. Балиан и его соратники были, кажется, поражены числом врага, но не подали признаков упадка духа.
- Представляет ли отважный рыцарь, — вкрадчиво начал я, — какой удар обрушится завтра на эти ворота? Какую участь вы готовите защитникам Иерусалима, его жителям? Сто лет назад ваши предки истребили всех мусульман города, неужели вы хотите разделить эту печальную участь? Смиритесь с неизбежностью, и вы сохраните тысячи жизней!
Его слова удивили меня:
- Завтра Иерусалимское королевство сполна рассчитается за грехи своих подданных. Видимо, Господь наш Иисус Христос не смог простить своей пастве попранные заповеди и кровь, пролитую понапрасну. Что ж, мы готовы положить свои жизни на алтарь искупления. Сарацин, передай своему господину, что завтра ему будет противостоять сила, не ведающая страха смерти. Стража, проводите его до ворот!
Мы шли по улице, запруженной суетящимися людьми. Город лихорадочно готовился к осаде. На площади перед дворцом Ирода маршал ордена Тамплиеров посвящал в рыцари купцов, ремесленников и просто всех желающих. Лица их были преисполнены решимости, они ссыпали деньги в мешок и кричали, что отдадут последнее для защиты своих святынь от варваров. По дороге я два раза останавливался и шнуровал свои сандалии. Ножи теперь были у меня в рукавах, и осталось только дождаться удобного случая. Таковой скоро представился — начальник стражи свернул в переулок, чтобы сократить дорогу. Я попросил на минуту зайти в отхожее место.
- Мне было велено вывести тебя из города. Мы не можем остановиться, — покачал головой франк.
- Всего одна минута. Ведь я посол великого султана…
- Почему я должен слушать тебя?
- Потому что когда мы ворвёмся в город, — тут я подошёл к нему совсем близко, лицом к лицу, так что было слышно его дыханье, — я, может быть, вспомню твою услугу и не убью сразу.
Он рассмеялся:
- Тогда лучше похоронить тебя здесь, среди нечистот, дабы не обременять себя ещё одной встречей. Анри, проводи его, мы останемся здесь!
Когда ноги Анри перестали дёргаться в смертных конвульсиях, я вытер нож и столкнул ещё тёплое тело в выгребную яму. Туда же полетели борода и воинская одежда. Обратно на улицу вышел смиренный паломник в длинном рубище, коих предостаточно слонялось по площадям Священного города. Мой насмешник так и не узнал, кто перерезал ему горло от уха до уха. Он и его товарищ отправились вослед Анри, а я поспешил на улицу Святого Франциска, где селились греки, к дому Анаргироса. В иные, более спокойные времена, рыцарская стража перевернула бы весь город и нашла убийцу, но только не сейчас, когда смерть стоит на расстоянии полёта стрелы.
Тем временем жёлтые знамёна султана уже штурмовали древние Дамасские ворота. Осаждённые защищались с такой яростью, будто сам Георгий Победоносец сражался в их рядах. Воинов Аллаха слепило солнце, их обливали кипящей смолой, сжигали греческим огнём и жалили со стен тучами стрел. Провизии у защитников было предостаточно: накануне Балиан распорядился снять серебряные пластины с храма Гроба Господня и закупить в соседних селениях мяса, пшеницы и сыра.
Я поднялся на крышу одного из дворцов и видел, как горели наффатины мусульман. Все подходы к заветным воротам были усеяны телами. Два дня осады оказались для нас безрезультатными. Решительность нападающих пошла на убыль. На третий день Анаргирос принёс благую весть.
- Сегодня мой человек подслушал разговор одного из баронов. Он беспокоился, что стены со стороны Кедронского потока слабы и под них легко сделать подкоп или разрушить стенобитным орудием. Мне кажется, надо известить об этом султана. И ещё… Почему наши друзья-магометане так усердно штурмуют Иерусалим с северо-запада? Сто лет назад франки вошли через врата Святого Этьенна, и солнце светило им в спину, ослепляя осаждённых.
- Может быть, наши братья-греки откроют Дамасские ворота под покровом ночи?
- В этом нет необходимости. К тому же они завалены камнями и хорошо охраняются. Ни один православный не выступил на защиту города, и если султану не удастся войти в крепость, мы поднимем восстание и перебьём франков.
- Спасибо, Анаргирос. Султан не забывает своих друзей. Мне нужен арбалет.
Этой же ночью в небо со стороны Кедронского потока взметнулись две горящие стрелы. Стража подняла переполох, но так и не смогла изловить стрелка. А на утро изумлённые франки увидели, как лагерь Салах ад-Дина снимается и уходит обратно по Яффской дороге. Колокола возвестили о чуде, горожане исступлённо молились и благодарили Господа за чудесное спасение. Но это была преждевременная радость. К вечеру курдская конница появилась на Масличной горе, а когда солнце осветило Гефсиманский сад, над ним уже реяли знамёна сарацинов. Дух иерусалимцев резко упал — впервые они поняли, что мусульмане никуда не уйдут и будут стоять здесь, пока не падёт последний защитник. Городские площади огласил женский плач, священники говорили о наказании Божьем и призывали к покаянию.
Я бродил неузнанный в толпе с двумя греками-мелкитами и внимал всеобщему помешательству. Несколько раз мы заманивали проповедников, призывавших сражаться до конца, в укромное место, якобы на угощение, и пускали в дело нож.
Через два дня часть стены у Иосафатских ворот рухнула, и в неё устремились воины Аллаха. Франки закрыли брешь своими телами. Балиан Ибелинский запросил мира и отправился на переговоры.
В городе царило уныние, женщины резали себе волосы и причащали младенцев холодной водой. Ещё бы, они слишком хорошо знали о судьбе их предшественниц-мусульманок, чья кровь хлестала со ступень храма Соломона столетие назад!
Благословенным утром двадцать седьмого дня месяца Раджаба 583 года хиджры в Священный город вступил его новый хозяин — меч ислама, султан Египта и Сирии Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб, сын простого курдского воина и гроза всех неверных по обе стороны Египетского моря. Свершилось то, что предсказывали поэты и катибы, странствующие дервиши и факихи — мечеть Аль-Акса, куда Пророк Мохаммед совершил своё чудесное путешествие во сне, снова оказалась в наших руках!
Я плакал от счастья и благодарил Аллаха за ниспосланную милость, когда со своими друзьями греками встречал торжественную процессию на площади у мечети халифа Омара. Ареф, следовавший с отцом во главе парада, увидев меня, в сию же секунду спешился и обнял старого слугу, обнял как брата. Султан Юсуф тоже не смог сдержать слёз радости, когда увидел своего посланника в толпе ликующих греков-мелкитов.
- Твоя помощь нашему общему делу неоценима, Джамиль. — сказал он, пред этим расцеловав меня, смущённого. — Проси всё, что пожелаешь. Сегодня золотая птица Феникс клюёт зерно у нашего порога.
- Разве ты уже не исполнил сокровенное желание каждого истинно верующего, о великий султан? Сам багдадский халиф у тебя в должниках, мне ли испрашивать других наград? Дозволь лишь находиться в тени твоих свершений, возле сына, которого я люблю как своего!
- Лезвие твоего красноречия острее самого острого ножа. Смотри, не порань им язык, Хитрый Лис, и не упоминай имя халифа всуе! — рассмеялся Салах ад-Дин и умчался срывать плоды с благословенного дерева победы.
Их было несметное количество, этих плодов, но султан по обыкновению своему раздал их воинам, не оставив себе ни единого дирхема. В Аль Кудс вернулись евреи, изгнанные франками, православные греки и сирийцы получили в управление храм Пророка Исы, за остальных христиан был назначен небольшой выкуп: по 10 тирских динаров за мужчину, по 5 за женщину и по 2 за ребёнка. За 20000 бедняков требовалось отдать 30000 экю. Что бы вы думали? Первым город покинула процессия Патриарха Ираклиуса, увозя сундуки с деньгами и золотую утварь, украденную из Храма Соломона. Мусульмане качали головами, когда вслед за иерархом уезжали госпитальеры, в обозе которых хватало добра, чтобы выкупить всех единоверцев без исключения. Женщины, чьи мужья не могли собрать нужной суммы, припали в отчаянье к ногам повелителя, и он освободил на свои средства полторы тысячи из них. Эта весть дошла до Патриарха, уже подъезжавшего к тирскому порту. В большом смущении он вернулся и выкупил семьсот человек из своей паствы. Так же были освобождены все сироты и калеки. Брат Салах ад-Дина аль-Адиль уговорил освободить ещё одну тысячу. Женщины, получившие обратно своих мужей, обещали молиться за своего благодетеля Матери Иисуса, но остальных бедолаг ждали невольничьи рынки Дамаска и Алеппо.
Вечером двадцать девятого дня мы собрались в большом зале дворца Ирода, дабы отпраздновать победу. Поэты славили героев, столы ломились от яств, всеобщее веселье переполняло сердца воинов, их обветренные лица светились счастьем долгожданного триумфа. Лишь чело одного из них пребывало в тени печали. Ареф незаметно склонился к отцу:
- В чём истоки твоего дурного настроения, о величайший из воинов? Сегодня мы наконец-то получили то, о чём мечтали Зенга и Нуреддин Справедливый — наши славные предшественники. Священный город теперь навеки принадлежит своим истинным хозяевам, так возрадуйся!
- Накануне мне было видение. В один из чёрных дней те, кого мы считаем своими братьями, воткнут нож нам в спину и овладеют Аль Кудсом, на срок больший, чем нынешние крестоносцы.
- Скажи только имена предателей, и мы вырежем их сердца этой же ночью! — вскочил Ареф в бешенстве.
- Успокойся, сын мой. Это произойдёт не скоро. Иншалла, даже нашим правнукам не доведётся испытать горечи изгнания.
Но это будет. Обязательно будет.

Дальше, дальше!
Позади южный ливанский рубеж, и я иду в обратном направлении по береговой кромке, и солнце силится поджечь рюкзак лучами своих лазеров. Эх, лазеры-лузеры, не то время вы нашли и не тот объект! Он только что отдохнул, поел в армянском кафе, чьи хозяева впервые за год увидели посетителя-невоенного, и хрен теперь его удержишь отсутствием транспорта и липким от жары асфальтом. Мимо изредка проносятся джипы гуманитариев, но я даже не реагирую: плавали, знаем. Проявление гуманизма не в их компетенции. Через два часа пути тормозит весёлый полицейский на старенькой ‘’бэхе’’, включает мигалку, и мы идём на взлёт.
Дальше, дальше, быстрее!
- Дави на сирену, а я прокачаю басы!
- Качай, только не забывай иногда смотреть на дорогу, мой ливанский спаситель!
- Что?!! Не слышу, музыка громкая!
Отчаянно сигналя и оглушая окрестности арабской попсой, оставляя на ухабах детали подвески, мы проскакиваем все посты и триумфально въезжаем в Тир.
Контрольный заплыв на городском пляже — и стою, уже одетый, и вдыхаю влажную морскую пыль. »Так скоро?!» — забеспокоилось море и плюнуло солёным, оставив на песке замысловатую змейку, словно вывело что-то арабской вязью. О чём были эти слова-узоры, об одиночестве стихии или радости соприкосновения с палитрой небесных радуг — мне не дано узнать, я уже бросаю краткое »Прости… когда-нибудь ещё…» и ухожу прочь, в поисках рычащих колесниц с пламенем в железном сердце.
Дальше!
- Будет время — заедь в деревню Сифра, — говорит мне Исмаил, когда мы уже обнялись на прощание. — Это в часе езды отсюда. Там есть улица Московская. Точнее, была…
- Откуда такое странное название? И почему »была»?
- Там издавна жили коммунисты. ‘’Хезбаллу’’ не пускали. Израильских ракет никто не ждал. Теперь на этом месте большая яма.
- Я не могу, Исмаил, прости. Сегодня уже слишком поздно. Завтра я должен быть в Дамаске. Но обещаю…
- Ничего не обещай. Просто помни.
Дальше! Ещё дальше!
Станция »аль-бус», маршрутка до Бейрута, и два часа грусти на переднем сиденье. Я уже чувствую, как песок моего ливанского времени утекает сквозь пальцы, я сжимаю ладони добела и пожираю глазами проплывающие за окном мечети, но кому из нас дано хоть на секунду остановить эти проклятые кремниевые струйки? Велик и почитаем будет изобретатель, нашедший способ удлинить субботний выходной до состояния надоевшего. Я вываливаюсь в центре столицы и забиваю рот сочным виноградом.
Дальше! Дальше?
Администратор »Нью Талала», ставший уже родным, селит в ту же комнату на пару с пожилым арабом, ужасно вежливым и почтительным. В комнате Лёхи Мороза застаю заплаканную жену Лену. Всё, трындец. Лёху посадили. На сколько? — неизвестно. Может, на три недели, а может… Что я могу сделать?! Ой, Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо, на сердце суматоха, но нам пора в Дамаск.
- А что делать собираешься?
- Буду вытаскивать. Деньги только нужны, за деньги любого можно освободить.
- А где брать-то их?!
- Лохов буду чистить. Я и сама умею. Они тут все бараны непуганые.
Дело Лёхи в надёжных руках…
Спасительная СМС-ка приходит как раз вовремя. Утро, я уже стою на автовокзале. Кериман с Эмилем приедут в Дамаск только вечером, а значит, есть ещё время, несколько судорожных ливанских часов, отпущенных Судьбой. Она как продавец сельпо, сжалилась и бросила опоздавшему покупателю кусок мяса, припрятанный для »своих». Спасибо тебе, дорогая, за столь роскошный подарок, и за маршрутку до Библоса, поданную очень кстати. Море! Я опять увижу Море!
Дальше! Ура!
Ты обиделось, Море, за вчерашнее »прости»? Накатываешь волной, больно бьёшь по щекам, как ревнивая жена, обнаружившая в ‘’Одноклассниках’’ тайные письма к другой. Зачем я тебе такой, перекати-поле, бродяга, не способный задержаться хоть на неделю в тишине и уюте прибрежных отелей? И почему мои ноги измазаны гудроном?
Три месяца назад у этих берегов бдительный ЦАХАЛ затопил ливанский танкер. Видимо, он вёз террористическую смолу.
Ещё дальше!
С автобуса на автобус, прыгаю, как кузнечик. Бейрут-Дамаск, осторожно, двери закрываются. Не в силах переварить шестидневный поток впечатлений, плюхаюсь на задний диван и закрываю глаза.
Ливан, ты в моём сердце теперь. Я приехал сюда, весь такой опытный, циничный и много чего повидавший, но растаял как сахарный кубик под струйкой горячей воды, растворился сразу и навсегда.
Оливаненный, обейрученный
Как лоза виноградная, скрученный
Красотою твоею пленённый я,
Ветка кедра нагнулась зелёная…