![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
popadosЗапланировал сегодня посещение Карака - замка крестоносцев, откуда злодей Рено де Шатильон совершал грабительские набеги на караваны и паломников, идущих в Мекку. Сразу вспомнилось многое. Путешествие в Сирию 2006-ого года, свой исторический травелог на эту тему, где тесно переплелись история крестоносцев, их великого противника Салах ад-Дина и мои блудни по Сирии, Ливану, Ираку и Турции. И тогда была война, только в Ливане, и тогда на Востоке было неспокойно - а когда там было спокойно?! Решил выложить тот старый креатив в качестве чтива на выходные, раз уж плохая погода в России и день тишины перед выборами. Как раз в такой день полезно почитать про дела давно минувших дней и подумать о будущем...
Любители фоток с подписями могут сразу закрыть этот пост, тут много интересных букав и ничего более...
- Какова же была их участь, дядя Луи?
- Ужасна, Гийом… Войска Вальтера Неимущего* (прим. — в конце) вступили в Константинополь в июле 1096г.; вскоре к ним примкнуло ополчение Петра Отшельника, состоящее из простолюдинов, бродяг, да и просто разбойников. Они принялись грабить и убивать, сжигать дворцы и продавать церковную утварь. Разгневанный василевс* переправил незваных гостей через Босфор, в Анатолию. Здесь их ждала бесславная смерть. Никейские турки убили всех до одного, над полем битвы стояло нестерпимое кровавое марево. Анна Комнина, свидетель тех событий, писала: »Повсюду лежали трупы воинов. Когда их собрали, это была не куча, не курган и даже не холм, но гора огромной высоты — настолько великим было нагромождение тел». Такова была участь лангобардов и франков. Германцы же укрылись в какой-то крепости. Турки осадили её и лишили защитников воды. Что значит оказаться в сорокаградусную жару без питья? Один из германцев свидетельствовал: »…И наши так мучились от жажды, что вскрывали жилы лошадей и ослов, чтобы напиться их крови; другие бросали пояса и одежду в отхожие места и высасывали влагу; некоторые мочились в руки товарищей и затем пили — так сильно терзала их жажда. Кто не сдался и не принял ислам, был убит, остальных продали или раздарили как животных». И эти люди называли себя воинами Христа! Другая часть войска даже не дошла до Византии. Она начала громить еврейские поселения в Кёльне, Майнце и Трире, прошлась опустошительной волной по Восточной Европе и была уничтожена в Венгрии. »Deus lo Volt ! Так хочет Бог!’’ — с этих слов, выкрикнутых горсткой верующих на собрании в Клермоне*, началась новая эпоха, сколь интересная, столь же и кровавая — эпоха Крестовых походов.
Луи Парментье снова закашлялся, выплюнув в жестяную посудину бурую слизь, кусочек умирающих лёгких. Его племянник Гийом Фош подал полотняный платок, взял новое перо, обмакнул его в чернильницу и снова превратился во внимание и слух. Так они работали уже более полугода, запершись в тесной каморке на улице Баутье: старый больной историк рылся в пожелтевших бумагах, привезённых им с разных концов Европы, из Константинополя и даже Леванта*, и надиктовывал главы своего сочинения Гийому, высокому молодому человеку с несколько угловатой фигурой и глазами навыкате. Тот совершенно забросил посиделки с друзьями и игру в петанг, обычное времяпровождение молодёжи в Бордо; ни Рене, ни Жюст, ни другие близкие товарищи не видели его неделями, и даже официальная пассия — очаровательная Бианка Жерве с улицы Руссель — лишь раздражённо пожимала плечами на вопрос о местонахождении своего жениха.
Работа над книгой шла лихорадочно: старик Луи понимал, что ему оставалось немного, а Гийом с головой погружался в дела давно ушедших веков, чувствуя себя вершителем судеб, и выводил ровным почерком чьи-то блистательные карьеры, или наоборот, печальную участь.
За крошечным оконцем полуподвального помещения лихо проносились кареты подзагулявших вельмож, где-то неподалёку в роскошном литературном салоне Монтескьё читал свои новомодные »Персидские письма», а тут, среди запахов свечного воска и бумажной пыли с глухим лязгом проезжала тяжёлая рыцарская конница Людовика Vll, и Святой Бернар произносил свои пылкие речи, собирая неисчислимую рать на Второй Крестовый Поход, к стенам уже тогда древнего Дамаска…
- Алё, ты что, ещё не в курсе?!
- Н-нет, а в курсе чего?
- Как чего?! Акция Аэрофлота началась! Билеты в Дамаск по 250 долларов! Мы с Эмиличем уже собрались! Третьим будешь?! — Кериман как всегда бодр и преисполнен оптимизма.
- Вообще-то я только из Индонезии прилетел, ещё не очухался… конечно, буду!
- Тогда я выкупаю!
Похмелье раннего утра как рукой сняло. Один звонок по мобильнику – и все планы меняются в секунду. До меня стал доходить сокровенный смысл того, что сообщила эта чёрная красивая коробочка с цветным дисплеем. Я лечу в Дамаск, столицу Сирии, а это наверняка означает, что одним Дамаском и одной Сирией не обойдётся — будет Ливан, и может быть, Иордания, а может, Египет с Алжиром или Йемен, или чёрт знает куда ещё занесёт — например, в Ирак, Турцию и дальше, на Кавказ? Путешествие в никуда, путешествие с неизвестным сценарием, с ясным началом, туманной серединой и непонятным концом. Когда-то давно, почти тысячу лет назад, с другой стороны, от пирамид Гизы, шла в Дамаск армия великого Салах ад-Дина, спасая Левант от крестоносной чумы. Через десять дней начнётся и наше путешествие, наш последний поход на Восток…
- Позволь задать дерзкий вопрос, дядя Луи. Почему ты столь недружелюбно отзываешься о воинах Христа? Всё же они шли на правое дело, рискуя своими жизнями, продавая подчас имущество своё и земли…
-…которые потом за бесценок скупали кардиналы и епископы! Господи Иисусе, сколько в подлунном мире совершается преступлений с именем твоим на устах, с ликом твоим на знамёнах! Я не судья, я историк, я не даю оценок и не выношу приговоров. Ты хочешь знать, ты действительно хочешь знать, как брали Иерусалим войска Готфрида? Вот, прочти описания очевидцев, прочти вслух!
Гийом взял в руки свиток и стал читать, сбиваясь и путая строчки. Щёки его пылали.
»Свидетельствует Фулькерий Шартрский: Спасавшиеся арабы и эфиопы, бежав, проникли в башню Давида, а другие заперлись в храме возле Гроба Господня и Соломона…в этом храме было зарезано почти десять тысяч человек. И если бы вы были там, ноги ваши до бёдер обагрились бы кровью убитых. Что сказать? Никто из них не сохранил жизни… Не пощадили ни женщин, ни малюток. Вы могли бы видеть, как наши оруженосцы, узнав о хитрости сарацинов, вскрывали животы умершим, чтобы извлечь из них золотые монеты, которые те проглотили при жизни. Ради этого они сложили трупы в большую кучу и сожгли в пепел…» Боже, меня сейчас стошнит…
- Я приведу тебе другое описание, Раймонда Агильского, чтобы ты до конца понял, что крестоносцы не были христианами в нашем понимании, ибо попрали все заповеди Иисусовы: »Произошли чудесные сцены, достойные запечатления. Некоторые из наших людей — а это были самые милосердные из наших — резали головы врагов. Другие же сражали их стрелами, а некоторые же кидали их живьём в огонь, а затем ещё долго пытали и медленно убивали. Улицы городов были полны срубленными головами, руками и нижними конечностями. Но всё это было ничто по сравнению с храмом царя Соломона. А вам интересно, что было там? Если рассказать вам начистоту, то, думаю, вам сложно будет поверить в мой рассказ. Скажу, по крайней мере, вот что: кровь, лившаяся в храме, доходила до коленей наших людей».
- Довольно! Хватит! — Гийом распахнул дверь каморки и выскочил на улицу. Холодный ноябрьский ветер кружил последними опавшими листьями. Всё было как обычно: булочник Перрен раскладывал свой товар на витрине, толпа сорванцов силилась запустить воздушного змея, тот вырывался, путался в бельевых верёвках и никак не хотел взлетать. Из кабачка напротив вытолкнули вдрызг пьяного башмачника Жильбера, впрочем, в который уже раз… Простые люди, живущие своей обычной жизнью, и никакой резни, никаких убийств. Что толкает нормального с виду человека туда, за грань Добра, где только окровавленный меч и загубленные судьбы? Редкие прохожие с удивлением смотрели на юношу, жадно ловившего ртом воздух, будто выброшенный морской волной окунь. Гийом вернулся в комнату.
- 70000 иудеев и магометан было зарезано за два дня, в живых не осталось никого, — безжалостно подытожил Парментье, зажигая новую свечу взамен оплавленной. — Я историк, я лишь констатирую факты.
- А что же новая кампания? Удалось ли Людовику и Конраду отогнать неприятеля от границ Эдесского графства* и взять Дамаск?
- Увы, мой друг, Второй Поход, несравненно лучше подготовленный, закончился ещё печальнее первого. Если Готфриду и Петру Отшельнику всё же удалось ценой гибели почти полумиллионного войска взять Иерусалим и закрепиться на Ближнем Востоке, то авантюра Папы Евгения lll и аббата Бернарда стала последней для миллиона воинов самого большого в истории ополчения. Пример полувековой давности ничему не научил латинян, и они пошли путём Первого похода. Ужасные бедствия преследовали их постоянно. Греки, мирно жившие с арабами, обманывали ополченцев, продавали им плохой провиант по безумным ценам и предупредили турок о скором нападении. Болезни и голод преследовали огромную армию, путь её от самой Франции до Константинополя был обозначен вереницей могил, так что можно было следовать за ними, не боясь заблудиться. Немцев полностью разгромили в битве при Дорилее, поражение было неслыханным, полегла почти стотысячная конница, весь цвет германского рыцарства. Франков косил тяжёлый переход через горы в Анатолию* и постоянные нападения турков-сарацинов. Их численность сократилась наполовину. Вторгнувшись в Антиохию, они столкнулись с ожесточённым сопротивлением Нуреддина Справедливого*.
- Значит, им не суждено было дойти до Дамаска?
- Суждено, но это была пиррова победа, от могучей некогда миллионной армии осталось немногим более тридцати тысяч воинов. Осада Дамаска ничего не дала, палестинские бароны предали своих европейских единокровников, и через два года после начала кампании Конрад и Людовик с позором вернулись в Европу. Сам Бог отвернулся от них! — тут Луи тяжело закашлялся, но Гийом даже не обратил внимания, так ему хотелось задать вопрос, терзавший все эти последние дни.
- Если для христиан всё закончилось настолько печально, как же они смогли удерживать свои земли в Леванте почти целое столетие?!
- Это было нетрудно. Сирийцы, турки, мосульцы, египтяне больше воевали между собой, чем с захватчиками. И стоять Иерусалимскому королевству ещё долгие годы, если бы на юге, в Египте, не появился бы тот, кто заставил трепетать пред именем своим как врагов, так и друзей – Салах ад-Дин Юсуф ибн-Айюби, родом из Тикрита. Он дождался смерти Нуреддина Справедливого, собрал армию и двинул в Дамаск.
»Куда-куда вы собрались? В Дамаск? В Бейрут?! Да вы что?! Там же недавно бомбили! Не боитесь? — галдят »русские ливанцы», едущие с детьми как раз туда же. — Моня, ты слышал?! Они в Бейрут едут, ты можешь себе представить?!»
Мы глупо улыбаемся. Эмиль оттачивает своё фотомастерство на филейной части стюардессы. Кериман уже собирает бейрутские адреса: »Будут затруднения — обращайтесь, милости просим!»
Аэропорт ливанской столицы закрыт после израильских бомбёжек, и все экспаты возвращаются домой через Сирию.
»Закрыт после бомбёжек» — я представляю себя храбро лазающим по дымящимся развалинам и сладко потягиваюсь. Чёрт побери, откуда эта дурацкая склонность к созерцанию разрушений? Миллионы людей прилипают к ящику, стоит только показать взорванный дом, упавший самолёт или расстрелянных кого-то. Может, это отголоски нашей генетической памяти, относящей на много веков назад, когда состояние войны было столь же естественным, как и приход весны или лета? Может, глядя на все эти ужасы, мы подсознательно себя успокаиваем: »Ну вот, всё нормально, как и в старые добрые времена»? Особенно это чувствуется здесь, на Ближнем Востоке, где буквально каждый камень помнит чьи-то лихие набеги и очередной предсмертный хрип. Вот и сейчас, едва полуприкрыв глаза, я вдруг отчётливо представил всю нашу развесёлую троицу скачущей на лошадях меж бескрайних барханов. Кривая турецкая сабля бьётся о конский бок, под седлом подвязан кусок вяленой бараньей ноги. И перекрикиваемся между собой на каком-то тарабарском языке, да всё так явно и подробно, что реальнее, чем эта лысина над соседним аэрофлотовским креслом. Генетическая память, говорите? Или глюк? Ну-ну…
В аэропорту выяснилось, что лучше всех к поездке подготовился Эмиль. Его необъятный рюкзак, набитый разнообразной снедью, украсил путеводитель по Сирии Осипова и Медведко, а в городе ждал заблаговременно забронированный отель ‘’Аль Хайям’’. На мой немой вопрос хозяйственный товарищ развёл руками: » Рамадан*, однако! А мне без еды никак нельзя — диабет».
Ночной пятничный Дамаск оказался сколь красивым, столь же и пустынным — ни прохожих, ни машин, лишь редкие светлячки такси как огоньки папирос мелькали по окрестным улицам.
Разделив на троих 30- долларовый номер, мы вышли на разведку, »поводить жалом», как образно выразился Кериман. Возле гостиницы обнаружился интернет, а неподалёку — и вовсе российский культурный центр. Такси ‘’ВАЗ 2110’’, дежурившее возле »Аль Хайяма», игриво подмигивало: »Ребята, тут всюду наши, вам не дадут пропасть, даже если вы очень этого захотите». Преимущество путешествия с диабетиком, да ещё таким запасливым, выяснилось сразу же: перед сном Эмиль достал из недр своего баула деликатесную нарезку (подозреваю, что из свининки), изысканные сыры (одним словом — закусь) и обязательную в Рамадан чекушку — тем откушали и отошли почивать. Ночью аэрофлотовская курица вдруг осознала, что впервые выбралась со своего птицекомбината не куда-нибудь, а сразу в Сирию, и резко запросилась наружу, в самостоятельное путешествие. Мои соратники бегали в туалет по очереди, уговаривая её остаться, а я лежал с закрытыми глазами и гадал, что за странная сила, что за непонятные видения толкают меня, казалось бы, по уже давно пройденному кем-то пути…
Ветер…опять этот проклятый ветер! Стонущий, ревущий, он гнёт виноградную лозу в предместьях Бордо, и от того она похожа на заломленные в отчаянии руки безутешной вдовы. Поздним ноябрьским утром Гийом Фош возвращался домой с городского кладбища, ещё только пытаясь осознать, что же произошло, и как теперь изменится его жизнь. Нет, конечно, он прекрасно понимал, что век дяди Луи недолог, кашель становился сильней и продолжительней, всё чаще с кровью, и экономка — добрейшая мадам Семиньяк — уже договорилась со священником на отпущение грехов. Но как же часто смерть, давно ожидаемая, приходит внезапно! Мы сидим на краешке постели своих родителей и понимаем, что она нагрянет совсем скоро- может быть, завтра или послезавтра, к вечеру сего дня или на следующей неделе, но всегда — в будущем и никогда — здесь и сию минуту.
Гийом зашёл в комнату, откуда ещё не выветрился сладковато-тошнотворный запах смерти, и грузно опустился на стул. Его крупные руки дрожали — руки, привыкшие к рукописной гибели блистательных баронов, вольных рыцарей и многих тысяч безвестных лучников в расцвете лет и полных сил, оказались совершенно неготовыми к уходу всего лишь одного старого человека, мучимого тяжёлым недугом. Чтобы как-то их занять, юноша принялся механически перебирать разбросанные бумаги и раскладывать их по стопкам.
Почему-то вспомнился воздушный змей, увиденный недавно на улице. Он так отчаянно цеплялся за бельевые верёвки, как будто боялся подняться высоко в небо и исчезнуть. Наверное, души умерших подобны этим змеям, столь же легки и грациозны, и удерживает их на земле лишь тонкая нить жизни. Стоит только потуже натянуть её или перетереть нечаянно о выступающий карниз — и взмоет высоко в небеса ещё одна история с многоточием в конце. Но бывает так, что разрубает нить острый клинок, тяжёлое копьё или поющая птица-стрела; и много таких — тысячами взмывают воздушные змеи над полем битвы, так что иногда не видно солнца, и не важно, кем был хозяин — герцогом или разбойником с большой дороги, не придумали ещё змеев из золота и не навешаешь на них драгоценных перстней. Ах, если бы можно было подняться высоко-высоко за облака и увидеть, куда они улетают в замысловатых своих траекториях! Перелететь через родную Францию над синим бескрайним морем, до самого Иерусалима, где счёт хвостатым бумажным странникам идёт на миллионы, парящим в небе по чьей-то преступной гордыне или фанатизму…
Сумасшедший Бартоломью с винного рынка рассказывал, что через много лет, лет через двести, люди будут летать в Грецию и даже в Индию на »железных самолетающих телегах», совсем без лошадей и мулов. »А кого ж ты запряжёшь в неё, ворон?!» — подначивали остряки, и толпа зевак окатывала дурачка дружным ржаньем, не забывая, впрочем, угощать его дешёвым столовым вином. Этого бродяге и было надо. »Никаких птиц, только механические крылья, приводимые в действие живительной энергетической жидкостью!» — гордо отвечал он, вызывая уважение к диковинным словам. Иногда, после совсем уж хорошей порции угощенья, потешник заявлял, что люди из разных городов — ну, хотя бы из Бордо и Тулузы — смогут говорить друг с другом не выходя из дому посредством хитроумных механизмов, и в доказательство прикладывал к уху рваную подмётку, под совсем уже гомерический хохот. Гийом тоже улыбнулся, мысль о сумасшедшем отвлекла его от мрачных дум. Говорят, этот Бартоломью учился в Германии, но потом спятил и пустился колесить по Европе, рассказывая свои небылицы за еду и ночлег. Ещё один тип, с какой-то подозрительной винокурни, уверял, что его фамилия станет когда-нибудь известной и прославит Францию во всём мире, даже в далёкой варварской России.
- Как, говоришь, фамилия? — перемигивались игроки в петанг, жаждавшие предмета для насмешек.
- Зидан. Зидан из Марселя.
- Постой, не торопись! Дай запишу! — покатывались со смеху острословы, якобы хватаясь за перо и бумагу.
Действительно, как может какой-то Зидан, да ещё из Марселя, прославить самую могущественную страну Европы, чью армию боятся за Ла-Маншем, на Аппенинах, да и в той же России?! Если надо, пройдёт она огнём и мечом, завоюет тёмные невежественные народы Трансильвании и Болгарии, и далее, на северо-восток, где люди, по слухам, живут в деревянных избах с медведями… Какие только странные субъекты не водятся на тесных улочках Бордо!
Руки Гийома, тем временем, прибравшись на столе, уткнулись в запертый секретер. Вспомнился недавний разговор, когда во время тяжёлого приступа кашля, переходящего временами в хрип, Парментье указал на ящик и прошептал, задыхаясь: » Там…найдёшь…в случае, если…ты готов, ты знаешь, как этим распорядиться. Я в тебя верю…»
Это не могли быть деньги — у дяди Луи кроме долгов не было ни сантима — а для чего-то материального секретер явно маловат. Пошарив по комнате и не найдя ключа, Гийом просто взломал тонкое дерево железной кочергой. Изумлённому взору его предстали две стопки бумаги, довольно увесистые. Одна была исписана незнакомой вязью, другая — до боли узнаваемым почерком. Речь шла, несомненно, о переводе с арабского — дядя четыре года жил в Палестине, выезжая временами в Каир, Багдад и даже Константинополь, по крупицам собирая в библиотеках и архивах медресе ценные сведения. Молодой человек взял в руки первую страницу и погрузился в чтение. Интерес его нарастал ежеминутно — он читал, не отрываясь, до позднего вечера, и обеспокоенная мадам Семиньяк трижды заглядывала в каморку на всякий случай — не наделает ли мсье Фош с горя каких глупостей. Но рассудок мсье Фоша был ясен как никогда, а уголки глаз — суше пустыни Аль-Джазира. Теперь он знал, что делать. Древняя арабская летопись, найденная Луи Парментье и не известная другим учёным, получит новую жизнь и новое прочтение. Её герои — три брата, сыновья Салах ад-Дина, уже мчатся во главе непобедимого войска через Синай на встречу со строптивым атабеком* Дамаска, и кривые турецкие сабли бьются о конский бок, вяленая баранья нога подвязана к седлу, а грозный отец скачет чуть спереди в окружении верных нукеров. Так начинается их путь за славой и смертью, их последний поход на Восток…
Бианка Жерве даже обрадовалась, когда смущённый Гийом, запинаясь и краснея, объявил ей, что должен срочно уехать. Возможно, что и надолго. Она не спросила — куда и зачем, просто пожала мраморными плечиками и сухо пожелала счастливой дороги. В конце концов, он и так не уделяет ей должного внимания последние три месяца, а вот Жерар, живущий, между прочим, в своём доме на улице Мирай, всякий раз осыпает Бианку цветистыми комплиментами и обещает бросить к ногам весь мир и собственную винокурню. Нет, точно этот Гийом ненормальный, совершенно ненормальный, раз променял её благоухающие локоны и прочие стянутые корсетом достоинства на свою непонятную науку! Её пухленькие губки и долгие объятья осязаемы, они здесь и сейчас, а что могут дать юноше описания никому не нужных событий, тем более такой давности?! — нескрываемое облегчение молодой прелестницы было хорошо заметным.
‘’О, женская красота! Сплошь и рядом она становится синонимом ветрености и предательства! И чем милее ангельское личико, нежно взирающее на тебя из-под невинных кудряшек, тем горше бывает разочарование нечаянным известием, что ты всего лишь один из возможных вариантов в длинном списке претендентов на сердце, причём зачастую – запасной’’ — так рассуждал мсье Фош, не очень опытный в амурных делах, когда возвращался на улицу Баутье. Он заплатил мадам Семиньяк ренту на два месяца вперёд с просьбой приносить еду утром и вечером, после чего заперся в каморке, выбрал перо потолще и написал заголовок статьи — нет, скорее даже не статьи, а вольного изложения переведённой летописи — Гийом и сам не ведал, что из этого получится.
КЕРИМ, ЭЛЬЧИН и АРЕФ, СЫНОВЬЯ САЛАХ АД-ДИНА. ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД НА ВОСТОК.
Джихад! Слово, брошенное багдадским халифом, подхватили дервиши-проповедники, бедуины, гонцы, отправленные во все концы дар аль-ислама*; его произносили имамы мечетей Мосула и Александрии во время пятничной молитвы, его носил ветер над стенами Алеппо и Каира, призывая правоверных взяться за меч.
Бесчестный разбойник Рено де Шатильон* уже в шестой раз разграбил мирный караван, идущий в Мекку, умертвил ни в чём не повинных купцов и погонщиков, нарушив тем самым перемирие. Более того, посланник шайтана вознамерился захватить Медину и перенести останки Пророка в свои владения, дабы взимать плату с паломников! Напрасно король франков увещевал своего вассала — в глазах крестоносцев тот был героем. На священную борьбу с кафирами* поднялся весь арабский мир. Тот, кому было суждено вознести меч возмездия — бывший курдский пастух, а ныне великий султан Египта, Нубии и Йемена — носил имя, достойное своей миссии: Салах ад-Дин Юсуф аль-Айюби, »честь веры». Я, Джамиль по кличке Хитрый Лис, друг и советник Арефа, одного из сыновей нашего повелителя, милостью, данной мне Аллахом, стал свидетелем и участником невероятных событий, которые запечатлел ниже со всей правдивостью и красноречием, отпущенными мне Всевышним.
О силе святынь и бессилии святотатства.
Войско Салах ад-Дина, состоявшее из 4000 курдов и туркмен, пересекало Синай в многочисленных лишениях. Не менее ста воинов поглотила песчаная буря. Султан ехал впереди, словно рассекая злой ветер хамсин и прокладывая дорогу своим нукерам. Видя это, сердца джигитов наполнялись мужеством, никто не смел роптать на судьбу.
Эльчин, один из трёх сыновей, взятых султаном в поход, догнал отца и спросил его, перекрикивая ветер:
- Почему ты не собрал больше воинов, почему оставил египетскую пехоту в Каире?
- Я сражаюсь с франками уже 13 лет. И каждый раз в самый решающий момент они побеждали, хотя мы многократно превосходили их числом. Одолеть крестоносцев сможет лишь войско, состоящее из одних султанов, свободных и храбрых.
- Разве бывает войско из одних султанов?! Ведь султанов можно сосчитать по пальцам одной руки, и у каждого из них есть своё войско! Объясни, отец, я ничего не понимаю!
- Пять лет назад, во время осады Ашкалона, я с небольшим отрядом наткнулся на франкский дозор во главе с рыцарем ордена Тамплиеров. Их было пятеро, нас же — не менее ста. Ни секунды не раздумывая, тамплиер поднял копьё и бросился в атаку. Его люди остались недвижимы. Я был немало удивлён таким мужеством, и дав сигнал нукерам, бросился навстречу. Он был могуч, как скала, и непременно убил бы меня, но я применил старую курдскую хитрость, нырнув вниз, и сшиб его с лошади. Он ещё только приходил в себя, когда я наступил ногой его на грудь и приставил к горлу клинок. Жизнь этого франка висела на острие моего меча, но в глазах его не было ни тени страха. Ты знаешь, сын мой, я уважаю бесстрашных воинов, поэтому и отпустил его на все четыре стороны, предварительно узнав имя. Этого рыцаря звали Онфруа Торонский, и в благодарность он рассказал, как можно победить армию святого Исы, которого они называют Иисусом Христом.
- Воистину нет на белом свете султана милосерднее к врагам, чем ты, отец! Но что же поведал тебе этот кафир?! — от нетерпения молодой эмир даже привстал на стременах.
- Вот его слова: »Вы, неверные, похожи на стаи шакалов, что кружат вокруг добычи. Каждая стая слепо подчиняется своему вожаку и грызётся насмерть с другими стаями. Вы бьётесь за кусок мяса, вырываете его друг у друга и разбегаетесь при малейшей опасности. Мы же, воины креста, подобны львам. Наш король такой же рыцарь, как и все. Он лишь первый среди равных. Мы сражаемся во имя господа нашего Иисуса Христа и не боимся за него умереть. Нас мало, но каждый лев стоит дюжины шакалов. Когда появится султан, способный объединить магометанские земли и собрать войско, состоящее из таких же султанов, свободных и храбрых, Иерусалимскому королевству придёт конец».
- Что же ты ответил ему?
- Я спросил, пристало ли львам грабить мирные караваны, и были ли угодны их господу жизни зарезанных женщин, чьи головы падали прямо на священный гроб. Он не нашёл что ответить и ускакал прочь. Но слова его крепко запали мне в душу…
- Так где же нам взять войско из одних султанов?!
- Оглянись назад. Оно перед тобой. Тогда, пять лет назад, в битве при Ашкалоне их король Бодуэн Прокажённый ударил по нам с фланга и обратил моё войско в бегство. Египетские пехотинцы бежали как зайцы, едва увидев короля франков, изъеденного проказой, которого несли на носилках! Мы возвращались в Каир без воды и пищи, по пустыне, превращённой дождями в болото. Те две тысячи курдов, что не сбежали и выжили, сейчас со мной, они прошли через ад и теперь готовы сражаться до конца. А египтяне… они выродились ещё при своих фараонах и могут воевать только со своими жёнами.
Произнеся эти слова, султан оглянулся и посмотрел в сторону Каира — своего города, куда ему уже не суждено было вернуться. Дальше они стали говорить совсем негромко, и я услышал только окончание беседы. Эльчин спросил:
- А что будет, если дамасский атабек поднимет город против нас?
- Тогда мы умрём. На всё воля Аллаха, если он одобрит священный джихад, то Сирия сама упадёт к нашим ногам. Мы лишь должны усердно молиться…
Отряд шёл резво. Проходя мимо Керака — крепости на южной оконечности Мёртвого моря, занятой безбожником Рено де Шатильоном — султан Юсуф даже не повернул головы в её сторону. Франки высыпали на стены и с изумлением смотрели на войско-призрак, появившееся и исчезнувшее в пустыне как мираж.
И вот наконец перед нами чарующий, волшебный, великий Дамаск! Его предместья утопали в садах, его холмы плавились на солнце, как замёрзший шербет, острые шпили его минаретов сулили нам вечную славу или вечный покой.
Я любил этот город и часто бывал в нём, когда мой султан отдыхал между походами. Впрочем, назвать это отдыхом — значит покривить душой. Деятельный Салах ад-Дин строил мечети, издавал указы и лично принимал всех, кто искал справедливости или защиты. Мы в ту пору с совсем ещё юным Арефом любили гулять по городским кварталам, распланированным ещё римлянами, и наблюдать за жизнью простых людей. Кузнецы ковали искуснейшее оружие — равных им в этом деле не было во всём подлунном мире. Уж я-то знаю о чём говорю: на теле султана и его сыновей под расшитой золотыми нитями одеждой скрывалась кольчуга тончайшей работы, лёгкая и незаметная, делавшая её обладателя неуязвимым для клинков врага и кинжала асассина*. Франкам очень хотелось узнать секрет дамасской стали, но скорее Нил повернёт вспять, нежели грубые кафиры смогут выковать настоящий меч — тот, что с одного удара рассекает человека пополам. Уж скорее они научатся у наших портних шить изысканные наряды — это искусство франки переняли на Востоке особенно быстро. Думаю, когда-нибудь в этом деле им не будет равных. Торговцы на рынке аль-Аруам* расхваливали свой товар перед генуэзскими купцами, а состоятельные горожане чинно заходили в хамам, дабы омыть тело и развлечь душу в долгих неторопливых беседах. Мы же с будущим наследником династии сидели во дворе мечети Джамиль аль-Омауи*, скрываясь от полуденного зноя, и читали стихи недавно почившего Омара Гиясаддина Абу-аль Фатха по прозвищу Хайям, уже переведённого на арабский.
Тогда городская цитадель ещё только строилась — в день же нашего возвращения стены её вздымались неприступно и гордо над возбуждённой толпой ремесленников и торговцев. Город ликовал! Город встречал своих героев, настоящих борцов за веру, с почестями, не снившимися и багдадскому халифу. Гордый атабек Исмад ад-Дин, видя такую всенародную любовь, преклонил колено перед новым повелителем Сирии.
Мы въехали через восточные ворота Баб Шарки на Прямую улицу, упомянутую ещё в Библии. Я читал священную книгу христиан когда жил в Антиохии*. Там же я выучил языки, на которых говорили франки и германцы. »Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Терсянина, по имени Савла; он теперь молится, и видел в видении мужа, именем Анания, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел…» Теперь по ветхозаветной улице шла конница великого султана, и во главе — трое сыновей, три молодых эмира, гордость и надежда султана.
Керим — самый подвижный и самый деятельный, он не скрывал своей радости, бурно жестикулировал и что-то кричал своему брату Эльчину. Тот был большим любителем пирушек и чернооких красавиц; даже сейчас его цепкий взгляд царапал в толпе молоденьких смуглянок, заставляя тех краснеть и плотнее кутать лицо хиджабом. В бою он был не менее пылок, чем в любви, и немало жён оставил вдовами.
Ареф, напротив, обычно оставался меланхоличным и немногословным, сторонясь шумных застолий и предпочитая им уединение в библиотеке каирского медресе. Взбудоражить его могло лишь известие о грядущем походе, и сейчас, после десятилетнего перерыва, он жадно ловил ноздрями пряный дамасский воздух: для него любая, даже самая опасная кампания означала всего лишь интересное путешествие в погоне за приключениями.
В Дамаске мы пробыли всего два дня. Из Синджара пришла весть о ссоре зенгидов — наследников Нуреддина Справедливого. Надо было воспользоваться этой ситуацией и подчинить себе все северные сирийские земли. Поход был очень удачным, наш повелитель проявил себя мудрым политиком и без боя взял Халеб, попутно набрав себе большое количество мамлюков — турецких и кавказских рабов, профессиональных воинов. Вкупе с дамасскими лучниками это была грозная сила, настоящее воинство султанов, о котором так мечтал Салах ад-Дин.
На обратном пути наш отряд остановился в Маалюле, на расстоянии одного перехода от Дамаска. Меж жёлтых скал, округлых и совершенно бестравных, копошились странного вида люди, скорее всего паломники, пришедшие поклониться святой Такле, жившей когда-то в этом месте, и попросить у неё исцеления от недугов. Немедленно в шатёр султана вбежал Керим:
- Отец! В этом проклятом ущелье полно неверных! Они роятся здесь как клубок гадюк! Позволь вырвать им жало и пролить кровь!
- Чью кровь ты собрался пролить, сын мой — мирных паломников? Запомни, кровь праведника не смывается, она покроет бурыми пятнами твой меч и опозорит навечно. Я хочу взглянуть на это место.
Настоятель монастыря святой Таклы*, небольшого и сложенного из камней, дрожал от страха при виде султана, окружённого грозными нукерами, и готовился к смерти. Мешочек с дирхемами, подаренный на нужды общины, вернул его к жизни. Приближалось время вечернего намаза. Воскресший настоятель предложил помещение храма, но Салах ад-Дин отказался и предпочёл площадку перед ним. Тут же появились слуги с циновкой и кувшинами для омовения. Ареф был явно озадачен таким выбором. Я подошёл к нему поближе и пояснил: »Давным-давно, пять столетий назад, праведный халиф Омар — да будет доволен им Аллах — завоевал священный Аль-Кудс, который христиане зовут Иерусалимом. Он въехал в город на белом верблюде, символе добрых намерений и веротерпимости. Его сопровождал комендант и патриарх Иерусалимский грек Софроний. Халиф склонился в месте, куда был чудесно перенесён Всевышним его друг Пророк Мохаммед, и совершил молитву. Патриарх трепетал от ужаса, считая, что настали его последние мгновенья. Омар пожелал увидеть храм Рождества Христова, но когда дошёл до него, наступил час намаза. Патриарх пригласил халифа совершить намаз в храме, но тот отказался, пояснив таким образом: »Если я совершу намаз в этом храме, то мусульмане, дабы сохранить для истории этот случай, могут пожелать построить на месте храма мечеть, а значит, могут разрушить его». Халиф вышел из храма и совершил намаз неподалёку. Потом на этом месте действительно построили мечеть Омара, она стоит там и поныне. Твой отец лишь продолжает традицию наших предков.
В эту минуту с последними лучами предзакатного солнца на окрестных холмах вспыхнули костры. Керим выхватил клинок.
- Я же говорил, что эти люди хитростью своей подобны змеям! Наверняка костры — это чей-то сигнал!
- Да, это сигнал. Вот уже 862 года в этот день, 14 сентября — день Воздвижения, то есть Обретения Креста Господня — мы зажигаем сигнальные костры, дабы сообщить эту радостную весть в Константинополь. Если доблестные воины останутся здесь на ночлег, они увидят ещё и фейерверк, — со всей учтивостью ответил служитель храма. Султан, а вслед за ним и все мы, не смогли сдержать смеха. Уязвлённый Керим полоснул саблей дворнягу, ополовинив её, и посылая проклятья, ушёл обратно в лагерь.
Утром, перед выездом, Ареф пожелал осмотреть окрестности. Эльчин увязался с нами. Позади храма Таклы в скале начиналась широкая трещина шириной в десять всадников, как будто кто-то могучими руками раздвинул половинки этой горы. Расщелина была запружена молящимися, не обращавшими на нас никакого внимания. Калеки причащались водой из протекающего родника, некоторые прозревали, бросали костыли и благодарили святую Таклу за исцеление. Соседний холм был весь изрыт пещерками, где жили отшельники и богомазы.
Когда настала пора уезжать и мы сели на своих скакунов, Ареф обернулся, посмотрел на скалы, опалённые солнцем, и произнёс вполголоса: » Время надежд и молитв прошло. Настало время меча и огня».
Примечания:
Вальтер Неимущий – мелкий французский рыцарь, отличавшийся храбростью. Погиб в битве при Никее в 1097г.
Василевс – царь в древней Византии
Собрание в Клермоне – церковный сход во главе с Папой Урбаном ll, на котором было принято решение о начале Крестового похода.
Левант – историческая область на Ближнем Востоке, включающая Сирию, Ливан, Иорданию.
Любители фоток с подписями могут сразу закрыть этот пост, тут много интересных букав и ничего более...
- Какова же была их участь, дядя Луи?
- Ужасна, Гийом… Войска Вальтера Неимущего* (прим. — в конце) вступили в Константинополь в июле 1096г.; вскоре к ним примкнуло ополчение Петра Отшельника, состоящее из простолюдинов, бродяг, да и просто разбойников. Они принялись грабить и убивать, сжигать дворцы и продавать церковную утварь. Разгневанный василевс* переправил незваных гостей через Босфор, в Анатолию. Здесь их ждала бесславная смерть. Никейские турки убили всех до одного, над полем битвы стояло нестерпимое кровавое марево. Анна Комнина, свидетель тех событий, писала: »Повсюду лежали трупы воинов. Когда их собрали, это была не куча, не курган и даже не холм, но гора огромной высоты — настолько великим было нагромождение тел». Такова была участь лангобардов и франков. Германцы же укрылись в какой-то крепости. Турки осадили её и лишили защитников воды. Что значит оказаться в сорокаградусную жару без питья? Один из германцев свидетельствовал: »…И наши так мучились от жажды, что вскрывали жилы лошадей и ослов, чтобы напиться их крови; другие бросали пояса и одежду в отхожие места и высасывали влагу; некоторые мочились в руки товарищей и затем пили — так сильно терзала их жажда. Кто не сдался и не принял ислам, был убит, остальных продали или раздарили как животных». И эти люди называли себя воинами Христа! Другая часть войска даже не дошла до Византии. Она начала громить еврейские поселения в Кёльне, Майнце и Трире, прошлась опустошительной волной по Восточной Европе и была уничтожена в Венгрии. »Deus lo Volt ! Так хочет Бог!’’ — с этих слов, выкрикнутых горсткой верующих на собрании в Клермоне*, началась новая эпоха, сколь интересная, столь же и кровавая — эпоха Крестовых походов.
Луи Парментье снова закашлялся, выплюнув в жестяную посудину бурую слизь, кусочек умирающих лёгких. Его племянник Гийом Фош подал полотняный платок, взял новое перо, обмакнул его в чернильницу и снова превратился во внимание и слух. Так они работали уже более полугода, запершись в тесной каморке на улице Баутье: старый больной историк рылся в пожелтевших бумагах, привезённых им с разных концов Европы, из Константинополя и даже Леванта*, и надиктовывал главы своего сочинения Гийому, высокому молодому человеку с несколько угловатой фигурой и глазами навыкате. Тот совершенно забросил посиделки с друзьями и игру в петанг, обычное времяпровождение молодёжи в Бордо; ни Рене, ни Жюст, ни другие близкие товарищи не видели его неделями, и даже официальная пассия — очаровательная Бианка Жерве с улицы Руссель — лишь раздражённо пожимала плечами на вопрос о местонахождении своего жениха.
Работа над книгой шла лихорадочно: старик Луи понимал, что ему оставалось немного, а Гийом с головой погружался в дела давно ушедших веков, чувствуя себя вершителем судеб, и выводил ровным почерком чьи-то блистательные карьеры, или наоборот, печальную участь.
За крошечным оконцем полуподвального помещения лихо проносились кареты подзагулявших вельмож, где-то неподалёку в роскошном литературном салоне Монтескьё читал свои новомодные »Персидские письма», а тут, среди запахов свечного воска и бумажной пыли с глухим лязгом проезжала тяжёлая рыцарская конница Людовика Vll, и Святой Бернар произносил свои пылкие речи, собирая неисчислимую рать на Второй Крестовый Поход, к стенам уже тогда древнего Дамаска…
- Алё, ты что, ещё не в курсе?!
- Н-нет, а в курсе чего?
- Как чего?! Акция Аэрофлота началась! Билеты в Дамаск по 250 долларов! Мы с Эмиличем уже собрались! Третьим будешь?! — Кериман как всегда бодр и преисполнен оптимизма.
- Вообще-то я только из Индонезии прилетел, ещё не очухался… конечно, буду!
- Тогда я выкупаю!
Похмелье раннего утра как рукой сняло. Один звонок по мобильнику – и все планы меняются в секунду. До меня стал доходить сокровенный смысл того, что сообщила эта чёрная красивая коробочка с цветным дисплеем. Я лечу в Дамаск, столицу Сирии, а это наверняка означает, что одним Дамаском и одной Сирией не обойдётся — будет Ливан, и может быть, Иордания, а может, Египет с Алжиром или Йемен, или чёрт знает куда ещё занесёт — например, в Ирак, Турцию и дальше, на Кавказ? Путешествие в никуда, путешествие с неизвестным сценарием, с ясным началом, туманной серединой и непонятным концом. Когда-то давно, почти тысячу лет назад, с другой стороны, от пирамид Гизы, шла в Дамаск армия великого Салах ад-Дина, спасая Левант от крестоносной чумы. Через десять дней начнётся и наше путешествие, наш последний поход на Восток…
- Позволь задать дерзкий вопрос, дядя Луи. Почему ты столь недружелюбно отзываешься о воинах Христа? Всё же они шли на правое дело, рискуя своими жизнями, продавая подчас имущество своё и земли…
-…которые потом за бесценок скупали кардиналы и епископы! Господи Иисусе, сколько в подлунном мире совершается преступлений с именем твоим на устах, с ликом твоим на знамёнах! Я не судья, я историк, я не даю оценок и не выношу приговоров. Ты хочешь знать, ты действительно хочешь знать, как брали Иерусалим войска Готфрида? Вот, прочти описания очевидцев, прочти вслух!
Гийом взял в руки свиток и стал читать, сбиваясь и путая строчки. Щёки его пылали.
»Свидетельствует Фулькерий Шартрский: Спасавшиеся арабы и эфиопы, бежав, проникли в башню Давида, а другие заперлись в храме возле Гроба Господня и Соломона…в этом храме было зарезано почти десять тысяч человек. И если бы вы были там, ноги ваши до бёдер обагрились бы кровью убитых. Что сказать? Никто из них не сохранил жизни… Не пощадили ни женщин, ни малюток. Вы могли бы видеть, как наши оруженосцы, узнав о хитрости сарацинов, вскрывали животы умершим, чтобы извлечь из них золотые монеты, которые те проглотили при жизни. Ради этого они сложили трупы в большую кучу и сожгли в пепел…» Боже, меня сейчас стошнит…
- Я приведу тебе другое описание, Раймонда Агильского, чтобы ты до конца понял, что крестоносцы не были христианами в нашем понимании, ибо попрали все заповеди Иисусовы: »Произошли чудесные сцены, достойные запечатления. Некоторые из наших людей — а это были самые милосердные из наших — резали головы врагов. Другие же сражали их стрелами, а некоторые же кидали их живьём в огонь, а затем ещё долго пытали и медленно убивали. Улицы городов были полны срубленными головами, руками и нижними конечностями. Но всё это было ничто по сравнению с храмом царя Соломона. А вам интересно, что было там? Если рассказать вам начистоту, то, думаю, вам сложно будет поверить в мой рассказ. Скажу, по крайней мере, вот что: кровь, лившаяся в храме, доходила до коленей наших людей».
- Довольно! Хватит! — Гийом распахнул дверь каморки и выскочил на улицу. Холодный ноябрьский ветер кружил последними опавшими листьями. Всё было как обычно: булочник Перрен раскладывал свой товар на витрине, толпа сорванцов силилась запустить воздушного змея, тот вырывался, путался в бельевых верёвках и никак не хотел взлетать. Из кабачка напротив вытолкнули вдрызг пьяного башмачника Жильбера, впрочем, в который уже раз… Простые люди, живущие своей обычной жизнью, и никакой резни, никаких убийств. Что толкает нормального с виду человека туда, за грань Добра, где только окровавленный меч и загубленные судьбы? Редкие прохожие с удивлением смотрели на юношу, жадно ловившего ртом воздух, будто выброшенный морской волной окунь. Гийом вернулся в комнату.
- 70000 иудеев и магометан было зарезано за два дня, в живых не осталось никого, — безжалостно подытожил Парментье, зажигая новую свечу взамен оплавленной. — Я историк, я лишь констатирую факты.
- А что же новая кампания? Удалось ли Людовику и Конраду отогнать неприятеля от границ Эдесского графства* и взять Дамаск?
- Увы, мой друг, Второй Поход, несравненно лучше подготовленный, закончился ещё печальнее первого. Если Готфриду и Петру Отшельнику всё же удалось ценой гибели почти полумиллионного войска взять Иерусалим и закрепиться на Ближнем Востоке, то авантюра Папы Евгения lll и аббата Бернарда стала последней для миллиона воинов самого большого в истории ополчения. Пример полувековой давности ничему не научил латинян, и они пошли путём Первого похода. Ужасные бедствия преследовали их постоянно. Греки, мирно жившие с арабами, обманывали ополченцев, продавали им плохой провиант по безумным ценам и предупредили турок о скором нападении. Болезни и голод преследовали огромную армию, путь её от самой Франции до Константинополя был обозначен вереницей могил, так что можно было следовать за ними, не боясь заблудиться. Немцев полностью разгромили в битве при Дорилее, поражение было неслыханным, полегла почти стотысячная конница, весь цвет германского рыцарства. Франков косил тяжёлый переход через горы в Анатолию* и постоянные нападения турков-сарацинов. Их численность сократилась наполовину. Вторгнувшись в Антиохию, они столкнулись с ожесточённым сопротивлением Нуреддина Справедливого*.
- Значит, им не суждено было дойти до Дамаска?
- Суждено, но это была пиррова победа, от могучей некогда миллионной армии осталось немногим более тридцати тысяч воинов. Осада Дамаска ничего не дала, палестинские бароны предали своих европейских единокровников, и через два года после начала кампании Конрад и Людовик с позором вернулись в Европу. Сам Бог отвернулся от них! — тут Луи тяжело закашлялся, но Гийом даже не обратил внимания, так ему хотелось задать вопрос, терзавший все эти последние дни.
- Если для христиан всё закончилось настолько печально, как же они смогли удерживать свои земли в Леванте почти целое столетие?!
- Это было нетрудно. Сирийцы, турки, мосульцы, египтяне больше воевали между собой, чем с захватчиками. И стоять Иерусалимскому королевству ещё долгие годы, если бы на юге, в Египте, не появился бы тот, кто заставил трепетать пред именем своим как врагов, так и друзей – Салах ад-Дин Юсуф ибн-Айюби, родом из Тикрита. Он дождался смерти Нуреддина Справедливого, собрал армию и двинул в Дамаск.
»Куда-куда вы собрались? В Дамаск? В Бейрут?! Да вы что?! Там же недавно бомбили! Не боитесь? — галдят »русские ливанцы», едущие с детьми как раз туда же. — Моня, ты слышал?! Они в Бейрут едут, ты можешь себе представить?!»
Мы глупо улыбаемся. Эмиль оттачивает своё фотомастерство на филейной части стюардессы. Кериман уже собирает бейрутские адреса: »Будут затруднения — обращайтесь, милости просим!»
Аэропорт ливанской столицы закрыт после израильских бомбёжек, и все экспаты возвращаются домой через Сирию.
»Закрыт после бомбёжек» — я представляю себя храбро лазающим по дымящимся развалинам и сладко потягиваюсь. Чёрт побери, откуда эта дурацкая склонность к созерцанию разрушений? Миллионы людей прилипают к ящику, стоит только показать взорванный дом, упавший самолёт или расстрелянных кого-то. Может, это отголоски нашей генетической памяти, относящей на много веков назад, когда состояние войны было столь же естественным, как и приход весны или лета? Может, глядя на все эти ужасы, мы подсознательно себя успокаиваем: »Ну вот, всё нормально, как и в старые добрые времена»? Особенно это чувствуется здесь, на Ближнем Востоке, где буквально каждый камень помнит чьи-то лихие набеги и очередной предсмертный хрип. Вот и сейчас, едва полуприкрыв глаза, я вдруг отчётливо представил всю нашу развесёлую троицу скачущей на лошадях меж бескрайних барханов. Кривая турецкая сабля бьётся о конский бок, под седлом подвязан кусок вяленой бараньей ноги. И перекрикиваемся между собой на каком-то тарабарском языке, да всё так явно и подробно, что реальнее, чем эта лысина над соседним аэрофлотовским креслом. Генетическая память, говорите? Или глюк? Ну-ну…
В аэропорту выяснилось, что лучше всех к поездке подготовился Эмиль. Его необъятный рюкзак, набитый разнообразной снедью, украсил путеводитель по Сирии Осипова и Медведко, а в городе ждал заблаговременно забронированный отель ‘’Аль Хайям’’. На мой немой вопрос хозяйственный товарищ развёл руками: » Рамадан*, однако! А мне без еды никак нельзя — диабет».
Ночной пятничный Дамаск оказался сколь красивым, столь же и пустынным — ни прохожих, ни машин, лишь редкие светлячки такси как огоньки папирос мелькали по окрестным улицам.
Разделив на троих 30- долларовый номер, мы вышли на разведку, »поводить жалом», как образно выразился Кериман. Возле гостиницы обнаружился интернет, а неподалёку — и вовсе российский культурный центр. Такси ‘’ВАЗ 2110’’, дежурившее возле »Аль Хайяма», игриво подмигивало: »Ребята, тут всюду наши, вам не дадут пропасть, даже если вы очень этого захотите». Преимущество путешествия с диабетиком, да ещё таким запасливым, выяснилось сразу же: перед сном Эмиль достал из недр своего баула деликатесную нарезку (подозреваю, что из свининки), изысканные сыры (одним словом — закусь) и обязательную в Рамадан чекушку — тем откушали и отошли почивать. Ночью аэрофлотовская курица вдруг осознала, что впервые выбралась со своего птицекомбината не куда-нибудь, а сразу в Сирию, и резко запросилась наружу, в самостоятельное путешествие. Мои соратники бегали в туалет по очереди, уговаривая её остаться, а я лежал с закрытыми глазами и гадал, что за странная сила, что за непонятные видения толкают меня, казалось бы, по уже давно пройденному кем-то пути…
Ветер…опять этот проклятый ветер! Стонущий, ревущий, он гнёт виноградную лозу в предместьях Бордо, и от того она похожа на заломленные в отчаянии руки безутешной вдовы. Поздним ноябрьским утром Гийом Фош возвращался домой с городского кладбища, ещё только пытаясь осознать, что же произошло, и как теперь изменится его жизнь. Нет, конечно, он прекрасно понимал, что век дяди Луи недолог, кашель становился сильней и продолжительней, всё чаще с кровью, и экономка — добрейшая мадам Семиньяк — уже договорилась со священником на отпущение грехов. Но как же часто смерть, давно ожидаемая, приходит внезапно! Мы сидим на краешке постели своих родителей и понимаем, что она нагрянет совсем скоро- может быть, завтра или послезавтра, к вечеру сего дня или на следующей неделе, но всегда — в будущем и никогда — здесь и сию минуту.
Гийом зашёл в комнату, откуда ещё не выветрился сладковато-тошнотворный запах смерти, и грузно опустился на стул. Его крупные руки дрожали — руки, привыкшие к рукописной гибели блистательных баронов, вольных рыцарей и многих тысяч безвестных лучников в расцвете лет и полных сил, оказались совершенно неготовыми к уходу всего лишь одного старого человека, мучимого тяжёлым недугом. Чтобы как-то их занять, юноша принялся механически перебирать разбросанные бумаги и раскладывать их по стопкам.
Почему-то вспомнился воздушный змей, увиденный недавно на улице. Он так отчаянно цеплялся за бельевые верёвки, как будто боялся подняться высоко в небо и исчезнуть. Наверное, души умерших подобны этим змеям, столь же легки и грациозны, и удерживает их на земле лишь тонкая нить жизни. Стоит только потуже натянуть её или перетереть нечаянно о выступающий карниз — и взмоет высоко в небеса ещё одна история с многоточием в конце. Но бывает так, что разрубает нить острый клинок, тяжёлое копьё или поющая птица-стрела; и много таких — тысячами взмывают воздушные змеи над полем битвы, так что иногда не видно солнца, и не важно, кем был хозяин — герцогом или разбойником с большой дороги, не придумали ещё змеев из золота и не навешаешь на них драгоценных перстней. Ах, если бы можно было подняться высоко-высоко за облака и увидеть, куда они улетают в замысловатых своих траекториях! Перелететь через родную Францию над синим бескрайним морем, до самого Иерусалима, где счёт хвостатым бумажным странникам идёт на миллионы, парящим в небе по чьей-то преступной гордыне или фанатизму…
Сумасшедший Бартоломью с винного рынка рассказывал, что через много лет, лет через двести, люди будут летать в Грецию и даже в Индию на »железных самолетающих телегах», совсем без лошадей и мулов. »А кого ж ты запряжёшь в неё, ворон?!» — подначивали остряки, и толпа зевак окатывала дурачка дружным ржаньем, не забывая, впрочем, угощать его дешёвым столовым вином. Этого бродяге и было надо. »Никаких птиц, только механические крылья, приводимые в действие живительной энергетической жидкостью!» — гордо отвечал он, вызывая уважение к диковинным словам. Иногда, после совсем уж хорошей порции угощенья, потешник заявлял, что люди из разных городов — ну, хотя бы из Бордо и Тулузы — смогут говорить друг с другом не выходя из дому посредством хитроумных механизмов, и в доказательство прикладывал к уху рваную подмётку, под совсем уже гомерический хохот. Гийом тоже улыбнулся, мысль о сумасшедшем отвлекла его от мрачных дум. Говорят, этот Бартоломью учился в Германии, но потом спятил и пустился колесить по Европе, рассказывая свои небылицы за еду и ночлег. Ещё один тип, с какой-то подозрительной винокурни, уверял, что его фамилия станет когда-нибудь известной и прославит Францию во всём мире, даже в далёкой варварской России.
- Как, говоришь, фамилия? — перемигивались игроки в петанг, жаждавшие предмета для насмешек.
- Зидан. Зидан из Марселя.
- Постой, не торопись! Дай запишу! — покатывались со смеху острословы, якобы хватаясь за перо и бумагу.
Действительно, как может какой-то Зидан, да ещё из Марселя, прославить самую могущественную страну Европы, чью армию боятся за Ла-Маншем, на Аппенинах, да и в той же России?! Если надо, пройдёт она огнём и мечом, завоюет тёмные невежественные народы Трансильвании и Болгарии, и далее, на северо-восток, где люди, по слухам, живут в деревянных избах с медведями… Какие только странные субъекты не водятся на тесных улочках Бордо!
Руки Гийома, тем временем, прибравшись на столе, уткнулись в запертый секретер. Вспомнился недавний разговор, когда во время тяжёлого приступа кашля, переходящего временами в хрип, Парментье указал на ящик и прошептал, задыхаясь: » Там…найдёшь…в случае, если…ты готов, ты знаешь, как этим распорядиться. Я в тебя верю…»
Это не могли быть деньги — у дяди Луи кроме долгов не было ни сантима — а для чего-то материального секретер явно маловат. Пошарив по комнате и не найдя ключа, Гийом просто взломал тонкое дерево железной кочергой. Изумлённому взору его предстали две стопки бумаги, довольно увесистые. Одна была исписана незнакомой вязью, другая — до боли узнаваемым почерком. Речь шла, несомненно, о переводе с арабского — дядя четыре года жил в Палестине, выезжая временами в Каир, Багдад и даже Константинополь, по крупицам собирая в библиотеках и архивах медресе ценные сведения. Молодой человек взял в руки первую страницу и погрузился в чтение. Интерес его нарастал ежеминутно — он читал, не отрываясь, до позднего вечера, и обеспокоенная мадам Семиньяк трижды заглядывала в каморку на всякий случай — не наделает ли мсье Фош с горя каких глупостей. Но рассудок мсье Фоша был ясен как никогда, а уголки глаз — суше пустыни Аль-Джазира. Теперь он знал, что делать. Древняя арабская летопись, найденная Луи Парментье и не известная другим учёным, получит новую жизнь и новое прочтение. Её герои — три брата, сыновья Салах ад-Дина, уже мчатся во главе непобедимого войска через Синай на встречу со строптивым атабеком* Дамаска, и кривые турецкие сабли бьются о конский бок, вяленая баранья нога подвязана к седлу, а грозный отец скачет чуть спереди в окружении верных нукеров. Так начинается их путь за славой и смертью, их последний поход на Восток…
Бианка Жерве даже обрадовалась, когда смущённый Гийом, запинаясь и краснея, объявил ей, что должен срочно уехать. Возможно, что и надолго. Она не спросила — куда и зачем, просто пожала мраморными плечиками и сухо пожелала счастливой дороги. В конце концов, он и так не уделяет ей должного внимания последние три месяца, а вот Жерар, живущий, между прочим, в своём доме на улице Мирай, всякий раз осыпает Бианку цветистыми комплиментами и обещает бросить к ногам весь мир и собственную винокурню. Нет, точно этот Гийом ненормальный, совершенно ненормальный, раз променял её благоухающие локоны и прочие стянутые корсетом достоинства на свою непонятную науку! Её пухленькие губки и долгие объятья осязаемы, они здесь и сейчас, а что могут дать юноше описания никому не нужных событий, тем более такой давности?! — нескрываемое облегчение молодой прелестницы было хорошо заметным.
‘’О, женская красота! Сплошь и рядом она становится синонимом ветрености и предательства! И чем милее ангельское личико, нежно взирающее на тебя из-под невинных кудряшек, тем горше бывает разочарование нечаянным известием, что ты всего лишь один из возможных вариантов в длинном списке претендентов на сердце, причём зачастую – запасной’’ — так рассуждал мсье Фош, не очень опытный в амурных делах, когда возвращался на улицу Баутье. Он заплатил мадам Семиньяк ренту на два месяца вперёд с просьбой приносить еду утром и вечером, после чего заперся в каморке, выбрал перо потолще и написал заголовок статьи — нет, скорее даже не статьи, а вольного изложения переведённой летописи — Гийом и сам не ведал, что из этого получится.
КЕРИМ, ЭЛЬЧИН и АРЕФ, СЫНОВЬЯ САЛАХ АД-ДИНА. ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД НА ВОСТОК.
Джихад! Слово, брошенное багдадским халифом, подхватили дервиши-проповедники, бедуины, гонцы, отправленные во все концы дар аль-ислама*; его произносили имамы мечетей Мосула и Александрии во время пятничной молитвы, его носил ветер над стенами Алеппо и Каира, призывая правоверных взяться за меч.
Бесчестный разбойник Рено де Шатильон* уже в шестой раз разграбил мирный караван, идущий в Мекку, умертвил ни в чём не повинных купцов и погонщиков, нарушив тем самым перемирие. Более того, посланник шайтана вознамерился захватить Медину и перенести останки Пророка в свои владения, дабы взимать плату с паломников! Напрасно король франков увещевал своего вассала — в глазах крестоносцев тот был героем. На священную борьбу с кафирами* поднялся весь арабский мир. Тот, кому было суждено вознести меч возмездия — бывший курдский пастух, а ныне великий султан Египта, Нубии и Йемена — носил имя, достойное своей миссии: Салах ад-Дин Юсуф аль-Айюби, »честь веры». Я, Джамиль по кличке Хитрый Лис, друг и советник Арефа, одного из сыновей нашего повелителя, милостью, данной мне Аллахом, стал свидетелем и участником невероятных событий, которые запечатлел ниже со всей правдивостью и красноречием, отпущенными мне Всевышним.
О силе святынь и бессилии святотатства.
Войско Салах ад-Дина, состоявшее из 4000 курдов и туркмен, пересекало Синай в многочисленных лишениях. Не менее ста воинов поглотила песчаная буря. Султан ехал впереди, словно рассекая злой ветер хамсин и прокладывая дорогу своим нукерам. Видя это, сердца джигитов наполнялись мужеством, никто не смел роптать на судьбу.
Эльчин, один из трёх сыновей, взятых султаном в поход, догнал отца и спросил его, перекрикивая ветер:
- Почему ты не собрал больше воинов, почему оставил египетскую пехоту в Каире?
- Я сражаюсь с франками уже 13 лет. И каждый раз в самый решающий момент они побеждали, хотя мы многократно превосходили их числом. Одолеть крестоносцев сможет лишь войско, состоящее из одних султанов, свободных и храбрых.
- Разве бывает войско из одних султанов?! Ведь султанов можно сосчитать по пальцам одной руки, и у каждого из них есть своё войско! Объясни, отец, я ничего не понимаю!
- Пять лет назад, во время осады Ашкалона, я с небольшим отрядом наткнулся на франкский дозор во главе с рыцарем ордена Тамплиеров. Их было пятеро, нас же — не менее ста. Ни секунды не раздумывая, тамплиер поднял копьё и бросился в атаку. Его люди остались недвижимы. Я был немало удивлён таким мужеством, и дав сигнал нукерам, бросился навстречу. Он был могуч, как скала, и непременно убил бы меня, но я применил старую курдскую хитрость, нырнув вниз, и сшиб его с лошади. Он ещё только приходил в себя, когда я наступил ногой его на грудь и приставил к горлу клинок. Жизнь этого франка висела на острие моего меча, но в глазах его не было ни тени страха. Ты знаешь, сын мой, я уважаю бесстрашных воинов, поэтому и отпустил его на все четыре стороны, предварительно узнав имя. Этого рыцаря звали Онфруа Торонский, и в благодарность он рассказал, как можно победить армию святого Исы, которого они называют Иисусом Христом.
- Воистину нет на белом свете султана милосерднее к врагам, чем ты, отец! Но что же поведал тебе этот кафир?! — от нетерпения молодой эмир даже привстал на стременах.
- Вот его слова: »Вы, неверные, похожи на стаи шакалов, что кружат вокруг добычи. Каждая стая слепо подчиняется своему вожаку и грызётся насмерть с другими стаями. Вы бьётесь за кусок мяса, вырываете его друг у друга и разбегаетесь при малейшей опасности. Мы же, воины креста, подобны львам. Наш король такой же рыцарь, как и все. Он лишь первый среди равных. Мы сражаемся во имя господа нашего Иисуса Христа и не боимся за него умереть. Нас мало, но каждый лев стоит дюжины шакалов. Когда появится султан, способный объединить магометанские земли и собрать войско, состоящее из таких же султанов, свободных и храбрых, Иерусалимскому королевству придёт конец».
- Что же ты ответил ему?
- Я спросил, пристало ли львам грабить мирные караваны, и были ли угодны их господу жизни зарезанных женщин, чьи головы падали прямо на священный гроб. Он не нашёл что ответить и ускакал прочь. Но слова его крепко запали мне в душу…
- Так где же нам взять войско из одних султанов?!
- Оглянись назад. Оно перед тобой. Тогда, пять лет назад, в битве при Ашкалоне их король Бодуэн Прокажённый ударил по нам с фланга и обратил моё войско в бегство. Египетские пехотинцы бежали как зайцы, едва увидев короля франков, изъеденного проказой, которого несли на носилках! Мы возвращались в Каир без воды и пищи, по пустыне, превращённой дождями в болото. Те две тысячи курдов, что не сбежали и выжили, сейчас со мной, они прошли через ад и теперь готовы сражаться до конца. А египтяне… они выродились ещё при своих фараонах и могут воевать только со своими жёнами.
Произнеся эти слова, султан оглянулся и посмотрел в сторону Каира — своего города, куда ему уже не суждено было вернуться. Дальше они стали говорить совсем негромко, и я услышал только окончание беседы. Эльчин спросил:
- А что будет, если дамасский атабек поднимет город против нас?
- Тогда мы умрём. На всё воля Аллаха, если он одобрит священный джихад, то Сирия сама упадёт к нашим ногам. Мы лишь должны усердно молиться…
Отряд шёл резво. Проходя мимо Керака — крепости на южной оконечности Мёртвого моря, занятой безбожником Рено де Шатильоном — султан Юсуф даже не повернул головы в её сторону. Франки высыпали на стены и с изумлением смотрели на войско-призрак, появившееся и исчезнувшее в пустыне как мираж.
И вот наконец перед нами чарующий, волшебный, великий Дамаск! Его предместья утопали в садах, его холмы плавились на солнце, как замёрзший шербет, острые шпили его минаретов сулили нам вечную славу или вечный покой.
Я любил этот город и часто бывал в нём, когда мой султан отдыхал между походами. Впрочем, назвать это отдыхом — значит покривить душой. Деятельный Салах ад-Дин строил мечети, издавал указы и лично принимал всех, кто искал справедливости или защиты. Мы в ту пору с совсем ещё юным Арефом любили гулять по городским кварталам, распланированным ещё римлянами, и наблюдать за жизнью простых людей. Кузнецы ковали искуснейшее оружие — равных им в этом деле не было во всём подлунном мире. Уж я-то знаю о чём говорю: на теле султана и его сыновей под расшитой золотыми нитями одеждой скрывалась кольчуга тончайшей работы, лёгкая и незаметная, делавшая её обладателя неуязвимым для клинков врага и кинжала асассина*. Франкам очень хотелось узнать секрет дамасской стали, но скорее Нил повернёт вспять, нежели грубые кафиры смогут выковать настоящий меч — тот, что с одного удара рассекает человека пополам. Уж скорее они научатся у наших портних шить изысканные наряды — это искусство франки переняли на Востоке особенно быстро. Думаю, когда-нибудь в этом деле им не будет равных. Торговцы на рынке аль-Аруам* расхваливали свой товар перед генуэзскими купцами, а состоятельные горожане чинно заходили в хамам, дабы омыть тело и развлечь душу в долгих неторопливых беседах. Мы же с будущим наследником династии сидели во дворе мечети Джамиль аль-Омауи*, скрываясь от полуденного зноя, и читали стихи недавно почившего Омара Гиясаддина Абу-аль Фатха по прозвищу Хайям, уже переведённого на арабский.
Тогда городская цитадель ещё только строилась — в день же нашего возвращения стены её вздымались неприступно и гордо над возбуждённой толпой ремесленников и торговцев. Город ликовал! Город встречал своих героев, настоящих борцов за веру, с почестями, не снившимися и багдадскому халифу. Гордый атабек Исмад ад-Дин, видя такую всенародную любовь, преклонил колено перед новым повелителем Сирии.
Мы въехали через восточные ворота Баб Шарки на Прямую улицу, упомянутую ещё в Библии. Я читал священную книгу христиан когда жил в Антиохии*. Там же я выучил языки, на которых говорили франки и германцы. »Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Терсянина, по имени Савла; он теперь молится, и видел в видении мужа, именем Анания, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел…» Теперь по ветхозаветной улице шла конница великого султана, и во главе — трое сыновей, три молодых эмира, гордость и надежда султана.
Керим — самый подвижный и самый деятельный, он не скрывал своей радости, бурно жестикулировал и что-то кричал своему брату Эльчину. Тот был большим любителем пирушек и чернооких красавиц; даже сейчас его цепкий взгляд царапал в толпе молоденьких смуглянок, заставляя тех краснеть и плотнее кутать лицо хиджабом. В бою он был не менее пылок, чем в любви, и немало жён оставил вдовами.
Ареф, напротив, обычно оставался меланхоличным и немногословным, сторонясь шумных застолий и предпочитая им уединение в библиотеке каирского медресе. Взбудоражить его могло лишь известие о грядущем походе, и сейчас, после десятилетнего перерыва, он жадно ловил ноздрями пряный дамасский воздух: для него любая, даже самая опасная кампания означала всего лишь интересное путешествие в погоне за приключениями.
В Дамаске мы пробыли всего два дня. Из Синджара пришла весть о ссоре зенгидов — наследников Нуреддина Справедливого. Надо было воспользоваться этой ситуацией и подчинить себе все северные сирийские земли. Поход был очень удачным, наш повелитель проявил себя мудрым политиком и без боя взял Халеб, попутно набрав себе большое количество мамлюков — турецких и кавказских рабов, профессиональных воинов. Вкупе с дамасскими лучниками это была грозная сила, настоящее воинство султанов, о котором так мечтал Салах ад-Дин.
На обратном пути наш отряд остановился в Маалюле, на расстоянии одного перехода от Дамаска. Меж жёлтых скал, округлых и совершенно бестравных, копошились странного вида люди, скорее всего паломники, пришедшие поклониться святой Такле, жившей когда-то в этом месте, и попросить у неё исцеления от недугов. Немедленно в шатёр султана вбежал Керим:
- Отец! В этом проклятом ущелье полно неверных! Они роятся здесь как клубок гадюк! Позволь вырвать им жало и пролить кровь!
- Чью кровь ты собрался пролить, сын мой — мирных паломников? Запомни, кровь праведника не смывается, она покроет бурыми пятнами твой меч и опозорит навечно. Я хочу взглянуть на это место.
Настоятель монастыря святой Таклы*, небольшого и сложенного из камней, дрожал от страха при виде султана, окружённого грозными нукерами, и готовился к смерти. Мешочек с дирхемами, подаренный на нужды общины, вернул его к жизни. Приближалось время вечернего намаза. Воскресший настоятель предложил помещение храма, но Салах ад-Дин отказался и предпочёл площадку перед ним. Тут же появились слуги с циновкой и кувшинами для омовения. Ареф был явно озадачен таким выбором. Я подошёл к нему поближе и пояснил: »Давным-давно, пять столетий назад, праведный халиф Омар — да будет доволен им Аллах — завоевал священный Аль-Кудс, который христиане зовут Иерусалимом. Он въехал в город на белом верблюде, символе добрых намерений и веротерпимости. Его сопровождал комендант и патриарх Иерусалимский грек Софроний. Халиф склонился в месте, куда был чудесно перенесён Всевышним его друг Пророк Мохаммед, и совершил молитву. Патриарх трепетал от ужаса, считая, что настали его последние мгновенья. Омар пожелал увидеть храм Рождества Христова, но когда дошёл до него, наступил час намаза. Патриарх пригласил халифа совершить намаз в храме, но тот отказался, пояснив таким образом: »Если я совершу намаз в этом храме, то мусульмане, дабы сохранить для истории этот случай, могут пожелать построить на месте храма мечеть, а значит, могут разрушить его». Халиф вышел из храма и совершил намаз неподалёку. Потом на этом месте действительно построили мечеть Омара, она стоит там и поныне. Твой отец лишь продолжает традицию наших предков.
В эту минуту с последними лучами предзакатного солнца на окрестных холмах вспыхнули костры. Керим выхватил клинок.
- Я же говорил, что эти люди хитростью своей подобны змеям! Наверняка костры — это чей-то сигнал!
- Да, это сигнал. Вот уже 862 года в этот день, 14 сентября — день Воздвижения, то есть Обретения Креста Господня — мы зажигаем сигнальные костры, дабы сообщить эту радостную весть в Константинополь. Если доблестные воины останутся здесь на ночлег, они увидят ещё и фейерверк, — со всей учтивостью ответил служитель храма. Султан, а вслед за ним и все мы, не смогли сдержать смеха. Уязвлённый Керим полоснул саблей дворнягу, ополовинив её, и посылая проклятья, ушёл обратно в лагерь.
Утром, перед выездом, Ареф пожелал осмотреть окрестности. Эльчин увязался с нами. Позади храма Таклы в скале начиналась широкая трещина шириной в десять всадников, как будто кто-то могучими руками раздвинул половинки этой горы. Расщелина была запружена молящимися, не обращавшими на нас никакого внимания. Калеки причащались водой из протекающего родника, некоторые прозревали, бросали костыли и благодарили святую Таклу за исцеление. Соседний холм был весь изрыт пещерками, где жили отшельники и богомазы.
Когда настала пора уезжать и мы сели на своих скакунов, Ареф обернулся, посмотрел на скалы, опалённые солнцем, и произнёс вполголоса: » Время надежд и молитв прошло. Настало время меча и огня».
Примечания:
Вальтер Неимущий – мелкий французский рыцарь, отличавшийся храбростью. Погиб в битве при Никее в 1097г.
Василевс – царь в древней Византии
Собрание в Клермоне – церковный сход во главе с Папой Урбаном ll, на котором было принято решение о начале Крестового похода.
Левант – историческая область на Ближнем Востоке, включающая Сирию, Ливан, Иорданию.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2013-09-07 08:25 am (UTC)Чуть только одно покоробило "египтяне выродились при фараонах". Мне кажется там совсем другой генезис и те египетские арабы никак не могли себя идентифицировать с древними египтянами. Но возможно я ошибаюсь.
Еще заинтересовали "русские ливанцы"? Это советские инженеры или настоящие эмигранты?
Но чудесно, камрад. Жму руку!
no subject
Date: 2013-09-07 09:06 am (UTC)Генезис действительно совсем другой, но имелось в виду, что настоящие египтяне закончились как раз во времена фараонов, а их арабская версия - жалкое подобие, что сейчас, что во времена крестоносцев.
Русские ливанцы - настоящие эмигранты, их там довольно много. Кто-то женат-замужем за местными, кто-то просто уехал...
no subject
Date: 2013-09-07 09:18 am (UTC)Те, настоящие егптяне у меня прежде всего с искусством, цивилизацией, строительством ассоциируеются на фоне нынешних наследников:-)
Видел что вторую часть опубликовал, но я ее пока в закладки закинул, ща домодчадцы с кроватей поднялись, а такое чтение требует концентрации:-)
Но ты велик:-) Не ожидал, и даже по-доброму завидую, я так пером не владею:-)
П.С. понимаю, как тяжело тебе было в клетке невыездного с такой манией к странствиям:-) Я бы тоже так хотел пожить, но видимо моменть упущен, либо моя толстая задница не даст мне стряхнуть цепи и сделать в жизни так как я хотел бы:(
no subject
Date: 2013-09-07 01:01 pm (UTC)''Те'' египтяне были великими. Необязательно храбро махать шашкой, если можешь организовать могущественное государство, где будет кому махать, как мне кажется))
А насчёт путешествий не зарекайся. Моя маман тоже сначала мной поражалась, а в 60 лет как начала ездить - не остановишь, да без здоровья вообще)) У тебя, собственно, всё есть, чтобы жить той жизнью, какой хочешь. Самое важное - понять, что запасной жизни не будет, и время уходит песком в часах, стремительно.
no subject
Date: 2013-09-07 09:57 am (UTC)no subject
Date: 2013-09-07 12:47 pm (UTC)Подобное есть: ''Поэзия моих восточных снов'' (2006г.) Иран-Афганистан-Узбекистан:
http://popadoss.livejournal.com/52581.html
''На вокзалах моей мечты'', 2005г. Фактически, первый большой травелог, Бирма-Таиланд
http://popadoss.livejournal.com/2338.html
no subject
Date: 2013-09-07 06:10 pm (UTC)no subject
Date: 2013-09-07 05:43 pm (UTC)no subject
Date: 2013-09-07 08:22 pm (UTC)no subject
Date: 2013-09-08 09:30 am (UTC)no subject
Date: 2013-09-09 01:26 pm (UTC)Ты книжку не пробовал издать? Или уже имеется таковая? ))
no subject
Date: 2013-09-09 04:51 pm (UTC)no subject
Date: 2013-09-09 05:04 pm (UTC)Ну и путешествия да, продаются пока не очень...
no subject
Date: 2013-09-09 05:24 pm (UTC)